— И он сидел за компьютером и рисовал носы?
Анника отпила остывший кофе и отрицательно покачала головой.
— Там есть специальная компьютерная программа — в ней заложены сотни носов разных форм, которые можно поворачивать и менять их размер. Потом идут глаза, губы и так далее…
— Вот это да, — еще раз сказал Янссон.
Анника смяла пластиковую чашку и вдруг поняла, что Янссон спрашивает, чтобы успокоить ее, а не потому, что его интересуют фотороботы.
— Спасибо, — тихо сказала она.
Ночной редактор затушил сигарету в пепельнице и резко встал.
— Да, — сказал он, — но этого недостаточно.
Он вышел, и Анника осталась одна в курилке, глядя сквозь покрытое никотином стекло на утреннюю суету в редакции. Начинался новый день.
Томас вдруг увидел, как колеблются на потолке спальни отсветы уличных фонарей. Его разбудил какой-то звук, который он никак не мог вспомнить. Несколько секунд он лежал неподвижно, прежде чем окончательно проснулся.
Снаружи доносился какой-то грохот — то ли от автобуса, то ли от грузовика — обычный городской шум, повседневный городской стресс. Колеблющиеся отсветы превращали дом в баржу, вечно качающуюся на волнах. Рев автомобильных двигателей делал из спальни резонатор, концертный зал, в котором непрерывно играла музыка уличного движения. Эта квартира надоела ему до тошноты, до того, что ему хотелось кричать. Как было бы хорошо навсегда убраться отсюда!
Усилием воли он оторвал взгляд от колеблющегося светового пятна на потолке и скосил глаза в сторону.
Анники не было.
Она не пришла домой.
В душе шевельнулась тревога: что могло случиться? Почему она вечно подвергает себя опасности? Освещение нобелевского банкета не могло занять всю ночь, не так ли? О чем там можно писать, кроме ожерелья королевы Сильвии?
Он снова уставился в потолок и тяжело сглотнул.
Это было давно знакомое противное чувство. В последнее время он часто ощущал раздражение, оно не давало покоя, как камешек, попавший в ботинок. Анника никогда не считалась с тем, что она жена и мать!
В этот момент он услышал, как открывается входная дверь. По полу пробежал прохладный ветерок, словно стремясь уравнять температуру в отапливаемой спальне и на зимней улице.
— Анника?
Она включила свет и на цыпочках вошла в спальню.
— Привет, — прошептала она. — Я тебя разбудила?
Он приподнял одеяло и изобразил на лице улыбку.
Это не ее вина.
— Нет, — ответил он. — Где ты была?
Она села на краешек кровати, не сняв свой уродливый жакет. Выглядела Анника как-то странно.
— Ты не слышал вечерние новости?
Томас взбил подушку и сел.
— Я смотрел спортивные новости по третьему.
— На нобелевском банкете была стрельба. Я оказалась рядом и все видела. Всю ночь я провела в полиции.
Он посмотрел на жену так. словно она находилась где-то далеко, вне пределов досягаемости. Если он протянет руку, то не сможет к ней прикоснуться — просто не дотянется.
— Как такое могло случиться? — запинаясь, спросил он.
Она вытащила из потрепанной безобразной сумки газету. В нос Томасу ударил запах свежей типографской краски.
УБИЙСТВА НА НОБЕЛЕВСКОМ БАНКЕТЕ
— ночная полицейская охота
Полный рассказ о трагедии на нобелевском банкете.
Потеряв дар речи, Томас принялся рассматривать фотографию, на которой были изображены мужчина и женщина с поднятыми бокалами. Темноволосая женщина и совершенно лысый мужчина. Оба смеются, оба превосходно, празднично одеты.
— Убили лауреата по медицине?
Анника перегнулась через мужа и ткнула пальцем в женщину:
— Она была убита, Каролина фон Беринг. Она была председателем Нобелевского комитета Каролинского института. Я видела, как она умирала.
Она сбросила жакет, вздохнула и, сгорбившись, свесила голову на грудь и как будто начала похрапывать.
Она вдруг стала такой близкой, что ему захотелось немедленно успокоить жену.
— Анки, — сказал он, притянув Аннику к себе. Одежда зашуршала, когда она упала на мужа. — Теперь все хорошо, все позади, ты снова здесь, со мной.
Она поднялась, потянулась за жакетом, потом встала и вышла в холл.
Эта определенная ею дистанция снова вызвала у Томаса раздражение, смешанное с разочарованием и горечью.
— Я встречался с Пером Крамне из департамента, — преувеличенно громко сказал он. — Для меня это был удачный день!
Ему показалось, что он услышал звук открываемой дверцы холодильника. Анника налила себе воды.
Она не ответила Томасу.
ТЕМА: В тени смерти.
КОМУ: Андриетте Алсель.
Эмиль, Эмиль — самый младший, самый белокурый из братьев Нобель, Эмиль — насмешник и танцор.
Как же любит его Альфред.
Эмиль только что сдал выпускные экзамены и теперь готовится стать студентом Технологического института, Эмиль, стремящийся во всем походить на старшего брата, стать таким же, как Альфред.
В свободное время он помогает старшему брату. О, как Эмиль работает, старается — и как хороню у него это получается! Он так отличился, что ему доверили делать нитроглицерин, который потом используют на строительстве железнодорожной линии, по которой пойдут поезда на север от Стокгольма. Новая железная дорога — часть новой эры.
Этим субботним утром, 3 сентября 1864 года, он, вместе с другом-студентом, К. Э. Херцманом, стоит в огороженном дворе лаборатории Альфреда. В чистом воздухе, в котором уже чувствуется дыхание осени, отчетливо раздаются их юные голоса. Они перегоняют глицерин.
Может быть, их слышит Альфред. Наверное, это так. Старший брат слушает их смех, стоя у открытого окна и разговаривая с инженером Бломом.
В половине одиннадцатого Сёдермальм сотрясается от страшного взрыва. От зданий отваливается штукатурка, со звоном лопаются оконные стекла в домах на Королевской улице, по ту сторону от Риддарфьердена. Яркую желтую вспышку заметили во всем городе. Столб огня быстро превратился в столб черного дыма.
Ударная волна настигла Альфреда у окна, она швырнула его на пол, и он сильно ушиб лицо. Проходившего по улице плотника Нюмана разорвало на куски. Были убиты также тринадцатилетний посыльный Герман Норд и девятнадцатилетняя Мария Нордквист. Тела Эмиля и его друга Херцмана были в таком состоянии, что сначала полицейские никак не могли понять, сколько же человек убито.
Лабораторному зданию были причинены страшные разрушения. Городская газета лаконично констатирует: «От фабрики не осталось ничего, кроме обугленных развалин. Повсюду разбросаны обгорелые обломки. Во всех расположенных поблизости зданиях и даже в тех, где не было слышно взрыва, не только вылетели стекла, но и оконные рамы».
Об этом взрыве стокгольмцы вспоминали не одно десятилетие.
Сам Альфред на следующий день снова приступил к работе.
Он никогда и ни с кем не говорит об этом несчастном случае, об этой катастрофе. Он пишет сотни писем, но ни в одном из них не упоминает о том взрыве.
Альфред не женится. У него никогда не будет детей. Труд всей своей жизни он завещал тем, кто стремится сохранить мир, делает великие изобретения и пишет гениальные книги.
В своих письмах он