Дверь кабинета инспектора уголовного розыска К. была приоткрыта. Нина остановилась, не зная, как поступить: нажать кнопку рядом с тремя табличками с надписями: «ждите», «занят» и «входите» или просто постучать.

Она не успела принять решения, когда дверь распахнулась и перед Ниной предстал комиссар К. Волосы его были растрепаны, знаменитая гавайская рубашка выбилась из-под ремня джинсов.

— Какого черта? — сказал он. — Ты что, подслушиваешь?

Он протянул ей руку:

— Нина Хофман, я полагаю?

Она посмотрела ему в глаза:

— Да, это я, а ты, полагаю, К.?

— Ради бога, входи. Моя стройная длинноногая блондинка секретарша сегодня в отгуле, поэтому мне приходится самому варить кофе. Какой ты любишь?

Нина во все глаза смотрела на него. Что он несет?

— Спасибо, я пью любой, — сказала она, входя в кабинет.

Обстановка в кабинете комиссара уголовного розыска на третьем этаже полицейского управления в Кунгсхольме была безликой настолько, что ее можно было бы назвать спартанской. Не было даже занавесок. На подоконнике стоял горшок с давно засохшим растением, видимо доставшийся К. в наследство от прежнего владельца.

Она стояла посреди кабинета те несколько минут, пока комиссар наливал кофе в автомате.

— Не волнуйся, кресло у меня без ловушки, — сказал он, указывая кружкой дымящегося кофе.

Нина села в старое потертое кресло, отчего-то чувствуя себя очень неловко.

Она много слышала об инспекторе уголовного розыска комиссаре К., хотя он и не пользовался такой популярностью, как Давид Линдхольм. В отличие от Давида, его к тому же не все любили. Многие считали его одежду слишком экстравагантной. Порицали и за любовь к поп-музыке. Ходили упорные слухи, что он — голубой.

К. сел за стол напротив Нины.

— Это было роковое совпадение, не так ли? — сказал он, дуя на свой кофе.

— Что именно? — поинтересовалась Нина.

— То, что ты оказалась первой на месте именно этого преступления.

— Это допрос? — спросила Нина, слегка вздернув подбородок.

— Вовсе нет! — вскинул руки инспектор. — Назовем это беседой двух коллег, если угодно. Мне было бы любопытно узнать, что ты думаешь по этому поводу, услышать нечто такое, для чего не предусмотрено места в официальных бланках.

Нина попыталась расслабиться. Он и правда очень странный, особенно если учесть его высокое звание и должность.

— Что ты хочешь знать? — спросила она.

— Как ты отреагировала, получив вызов?

«Бондегатан — длинная улица, на ней живут тысячи людей».

Она посмотрела в окно.

— Да никак не отреагировала, — ответила она. — Почему я должна была что-то подумать?

Мужчина за столом поиграл чашкой кофе, а потом несколько секунд молча смотрел на Нину. От этого взгляда у нее пересохло во рту, и она едва подавила желание облизать губы.

— Знаешь что? — заговорил наконец К. усталым и тихим голосом. — Думаю, что ты лжешь. Думаю, ты знаешь гораздо больше того, что указала в рапорте из желания выгородить свою лучшую подругу. Но поверь мне, молчанием ты ей не поможешь. Для того чтобы разобраться в этом происшествии, мне надо точно знать, что произошло.

Нина постаралась выпрямиться и кивнула. Да, это она понимает.

— Я знал Давида Линдхольма, — сказал К. — Я знал его очень хорошо, лучше, чем многие другие. Скажем прямо, я не разделяю восторги тех невежд, которые считают его великим героем.

Нина удивленно воззрилась на комиссара полиции.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы с ним вместе учились. Зачем Давид пришел в полицию, так и осталось для меня величайшей загадкой. Он даже отдаленно не интересовался полицейской работой, просто хотел удовлетворить свою ненасытную тягу к экстремальному спорту и женщинам.

Он посмотрел на Нину, очевидно для того, чтобы понаблюдать ее реакцию.

— Но это свойственно юности, — возразила она.

— Он иногда проявлял склонность к насилию, порой заходил слишком далеко. Ты не замечала этого за время службы?

— Я никогда не работала с Давидом. Он оставил работу «на земле» задолго до того, как мы — я и Юлия — с ним познакомились.

К. вздохнул и, подавшись вперед, облокотился о стол.

— Ну, хорошо, — сказал он, — но сейчас есть нечто более важное, чем характер Давида Линдхольма и вопрос о вине Юлии. Нам надо найти его сына. У тебя нет никаких мыслей относительно его местонахождения?

Нина убрала за ухо прядь волос.

— Родители Юлии живут в Сёдерманланде, на ферме близ Катринехольма. Они иногда забирали к себе Александра, но сейчас его там нет. Я разговаривала с ними вчера…

— Родители Юлии были первыми, кто заявил о пропаже ребенка, — сказал К.

Нина, оцепенев, застыла в кресле.

— Отец Давида умер много лет назад, а его мать живет в доме престарелых. Я с ней не разговаривала, но сомневаюсь, что мальчик у нее. Юлия практически не общалась с соседями и с мамочками в детском саду, но я полагаю, что в ту ночь он был у кого-то из них…

— Всю прошлую неделю мальчик не ходил в сад. Никто не видел его с прошлой пятницы — ни воспитательницы, ни другие родители.

«Это самое худшее из всего, что произошло. Как вообще могло до такого дойти?»

— И что… что, по-твоему, могло случиться?

— У Линдхольмов был счастливый брак?

Нина опустила глаза.

— Думаю, что его нельзя было назвать счастливым.

— То есть он был несчастлив настолько, что Юлия была готова уйти от мужа? Настолько, что она готовилась к отъезду?

— Этого я не знаю, — сказала Нина.

Инспектор подался вперед и внимательно посмотрел Нине в глаза.

— Она не могла где-нибудь