– Это точно, – соглашаюсь я.
Учуяв запах сожженного блинчика, я пытаюсь разглядеть сквозь окошко для подносов, не бездельничает ли Бэтти на огромной хромированной кухне. Но не вижу ее. Вероятно, она перекидывается грязными шуточками с посудомойкой, прихлебывая из своей фляжки. [Стоит уточнить, что посудомойка – это человек. Не техника. Бабушка, может, и чокнутая, но не станет разговаривать с кухонной техникой.]
– Круто, что Крэннон прочитает твой сценарий, – говорит Дэнни, помешивая свой бананово-молочный коктейль с соленой карамелью тремя огромными соломинками. На нем грязная футболка с покемоном, которую я дарила ему еще на двенадцатилетие. У него такой пугающе низкий индекс массы тела, что он все еще влезает в нее. – Ведь она не обязана этого делать.
Я усиленно киваю.
– Вот-вот! И при этом она меня хвалила.
Ей даже нравятся мои импровизации во время репетиций. А когда я заявила, что большинство людей это раздражает, она отмахнулась. Ей искренне нравятся мои подшучивания.
– По-моему, эту женщину пора упрятать в психушку в соответствии с законом о психическом здоровье, – любезно заявляет Аджита.
Я сдуваю ей на лицо взбитые сливки. Они приземляются на нос, и Аджита слизывает их своим шокирующе длинным языком. Она из Непала и ростом не больше метра, зато язык у нее длиннее, чем у сенбернара. Если бы я пролила свой коктейль на пол, то она могла бы не оставить от него ни капли, даже не наклоняясь. Это реально круто.
– Ну, я считаю Иззи забавной, – бормочет Дэнни, прячась за буйной копной спутанных волос.
Мы с Аджитой обмениваемся пораженными взглядами. Дэнни ни разу в жизни не делал мне комплиментов. Даже после смерти моих родителей, когда мне было пять лет, наша дружба основывалась на добродушном подтрунивании.
– В смысле внешне? – уточняет Аджита, мысленно надеясь, что он это имел в виду.
– Заткнись, – говорит он, так и не взглянув на нас. – Пойду заплачу за коктейли.
А затем Дэнни выскальзывает из-за стола и подходит к кассе, где грудастая девятиклассница приветствует его с таким восторгом, на который только хватает ее мизерной зарплаты.
– Что это было? – шепчу я Аджите, настолько потрясенная, что даже не могу придумать шутку. – Он считает меня забавной? А потом он заявит, что я вполне порядочный человек?
– Давай не будем забегать вперед, – поспешно отвечает она. – Хотя… Он что, платит за коктейли? Дэнни. Платит за нас. Почему? Он все время обманывал нас? Он тайный миллионер[9]? Кажется, последнее, что он мне покупал, – это пачка тампонов, – чтобы показать, что я слишком остро отреагировала на что-то в споре с ним.
Расставшись с бабками, Дэнни с довольным видом прячет кошелек в карман джинсов и возвращается к нашей кабинке. По пути он чуть не сталкивается с официанткой, несущей три клаб-сэндвича, отчего Пикачу на его футболке вызывающе улыбается. Она одаривает Дэнни неодобрительным взглядом, но он так пристально смотрит на меня, что не замечает этого. А затем и вовсе улыбается какой-то странной, застенчивой улыбкой, какую я никогда раньше не видела у него на лице. Улыбается. Дэнни. Я серьезно.
Что, скажите мне на милость, это за хрень?
14 сентября, среда
07:41
Вселенная причудлива. Мои родители были совершенно здоровы и счастливы, когда их машину снес грузовик с пьяным водителем [и, очевидно, напился не только водитель, но и грузовик, иначе все закончилось бы по-другому]. Бум – и они умерли в одно мгновение. Зато моя бабушка Бэтти, женщина, воспитывавшая меня с того дня, постоянно жалуется врачу, что скоро умрет из-за избыточного веса, но до сих пор пинает меня под задницу и постоянно контролирует.
Как бы то ни было, несмотря на неоднократные советы врача перестать есть жиры/сахар/углеводы и прочие вкусняшки, Бэтти готовит этим утром гренки на завтрак. Они всегда получаются невероятно вкусными, потому что ей приходится по восемьсот семь раз на дню подавать подобные блюда в кафе. Наша крошечная кухня с таким старым гарнитуром, что он снова вошел в моду, наполнена ароматами сладкой корицы и бекона в кленовом сиропе. Из старого радио в углу доносится приставучая реклама.
– Что сегодня в школе, малышка? – насвистывая, спрашивает Бэтти, делая вид, что не замечает, как я подкармливаю Дамблдора под столом. [Между прочим, Дамблдор – это наша такса. Я не прячу у себя на кухне призрака могущественного волшебника.]
– Да как обычно. Буду притворяться, что мне интересна периодическая таблица. Будто знаю, что такое тектоническая плита. В тысячный раз попытаюсь, но, как и всегда, мне вряд ли удастся, выпросить освобождение от физкультуры.
Я помешиваю сахар в двух чашках кофе, которые стоят на пачканной-перепачканной стойке [попробуйте сказать это быстро пять раз и не сбиться].
Это наше обычное утро: она готовит завтрак, я – кофе, и мы беззаботно болтаем о планах на день. Так было всегда, сколько я себя помню.
– Хочешь, я напишу записку учителю? – спрашивает она. – Объясню, что твои родители недавно умерли и тебе тяжело.
– Учитывая, что это случилось тринадцать лет назад, не думаю, что они купятся, – фыркнув, отвечаю я и продолжаю: – К тому же недавно пара учителей довольно хорошо отозвались о моих карьерных начинаниях. И это побуждает меня появляться на уроках чаще, пусть даже просто для того, чтобы показать, что мне не плевать на свое будущее.
Когда все готово, мы усаживаемся за наш миниатюрный деревянный столик. Сложенные в стопку гренки немного напоминают Пизанскую башню. Бабушка внимательно слушает о вчерашнем разговоре с мистером Русенквистом, о том, что он швед до кончиков волос, а также о его восхищении моим желанием писать скетчи, которые я категорически запретила ей читать, но она все равно это делает. Затем я рассказываю о последующей удивительной встрече с миссис Крэннон и о том, что от их с мистером Русенквистом воодушевления я становлюсь более уверена в своем странном фирменном стиле: сочетании общественной критики и многочисленных сальных шуточек.
– Меня не удивляет их восторг, малыш, – говорит она. – Ты смешная. Но почему ты никогда раньше не говорила про сценарий?
– Наверное, потому что стеснялась, – признаюсь я. – Что какой-то подросток может знать о написании сценариев фильмов? Чувствую себя шарлатанкой.
Я почти решаюсь рассказать ей о своих страхах оказаться ненужной в Нью-Йорке или Голливуде, если у меня получится когда-нибудь туда попасть, но мне не хочется, чтобы она переживала. В глубине души она знает, что я не страдаю из-за нехватки денег и не корю ее из-за нашего