— На данный момент ничего. Абсолютно ничего.
— Прекрасно. Тогда ты зайдешь в булочную, спросишь хлеба, пирожное, не важно что, а когда тебе принесут, найдешь предлог отказаться и потребовать другое. И найдешь повод отказаться и от второго, и от третьего, и от четвертого. А потом заявишь, что ничего не хочешь, и уйдешь, ничего не купив.
У меня засосало под ложечкой и лицо залил румянец. Секунд пятнадцать я ничего не мог выговорить.
— Не могу.
— Не можешь, но через несколько минут попробуешь.
— Это выше моих сил.
— Влади!
Шофер вышел, открыл мою дверцу и ждал. Я испепелил Дюбре взглядом и скрепя сердце вылез из машины. Быстрый взгляд в сторону булочной. До закрытия еще час, народу полно. Сердце мое бешено колотилось.
Я встал в очередь, как на эшафот. Впервые с моего приезда во Францию запах свежего хлеба вызвал у меня отвращение. Внутри все сновали и толкались, как на заводе. Продавщица передавала заказы на кассу, кассирша громко их выкрикивала и принимала деньги, а ее товарка тем временем занималась следующим клиентом. Как в хорошо срепетированном балете. Когда подошла моя очередь, за мной уже выстроились человек десять. Я сглотнул слюну.
— Месье? — обратилась ко мне продавщица своим пронзительным голосом.
— Багет, пожалуйста.
Голос мой звучал глухо, в горле пересохло.
— И один багет для месье!
— Евро десять, — сказала кассирша.
Она слегка пришепетывала и брызгала слюной, когда говорила, но никто не пытался оградить от брызг свой хлеб.
— Мадам?
Продавщица уже обращалась к следующему клиенту.
— Хлебец с шоколадом.
— И хлебец с шоколадом для мадам!
— Прошу прощения, а нельзя ли мне не такой черствый? — выдавил я из себя.
— Евро двадцать для мадам!
— Пожалуйста, — сказала продавщица, протянув мне другой багет. — Мадемуазель, что для вас?
— Хлеб для гренок, без корочки, пожалуйста.
— Извините, но я хотел бы хлеб с отрубями.
Мой голос заглушала хлеборезка. Продавщица меня не услышала.
— Без корочки для мадемуазель!
— Евро двадцать пять.
— Мадам?
— Нет уж, извините, — снова начал я, — я бы хотел наконец получить хлеб с отрубями.
— И хлеб с отрубями для месье, кроме багета!
— Итого три евро пятнадцать, — произнесла кассирша с фонтаном брызг.
— Молодой человек, что для вас?
— Нет, я хочу хлеб с отрубями вместо багета, а не вместе с багетом.
— Два хлебца, — сказал молодой человек.
— Два евро пять для месье и два евро десять для молодого человека.
— Для вас, мадам?
Мне стало совсем плохо. Мужества продолжать эту комедию не было. Я бросил быстрый взгляд на автомобиль. Шофер стоял со скрещенными на груди руками и не сводил с меня глаз.
— Половинку хорошо пропеченного багета, — сказала пожилая дама.
— Извините, — обратился я к продавщице. — Я передумал. Я тоже хочу половинку багета.
— Месье сам не знает, чего хочет, — визгливо сказала продавщица, протягивая вторую половинку багета, разрезанного для старушки.
Мне стало жарко. Я начал задыхаться.
— Шестьдесят сантимов для мадам, и столько же для месье.
— Мадам?
— Я еще думаю, — заявила молодая дама, с явным вожделением глядя на пирожное.
Наверное, подсчитывала калории.
— У вас опять что-то не так, месье? — с подозрением обратилась ко мне продавщица.
— Послушайте, я правда сожалею… я знаю, что надоедаю вам… но… мне хлебец. Думаю, этот мне как раз подойдет. Точно! Хлеб без корочки! Стоп! Не надо! Я решил…
— Ну? — У нее изменился голос, она явно была на грани нервного срыва.
Она посмотрела на меня с нескрываемым вызовом. Обернуться я не решался, но мне казалось, что люди в скопившейся за мной очереди готовы вцепиться мне в горло и выбросить на улицу.
Продавщица вздохнула и повернулась к прилавку, чтобы взять хлеб без корочки.
— Мне… ничего не надо. Благодарю… мне очень жаль… спасибо…
Я отвернулся и прошел мимо очереди, опустив голову и ни на кого не глядя. За дверь я выскочил бегом, как вор.
Шофер поджидал меня, открыв дверцу, словно я был какой-нибудь министр, а я чувствовал себя как пристыженный мальчишка, которого застигли за кражей леденца с прилавка. В «мерседес» я забрался весь в поту.
— Ты красный, как англичанин после часа, проведенного на пляже на Лазурном Берегу, — сказал Дюбре.
Он явно забавлялся.
— Ничего смешного. Правда, ничего смешного.
— Ну вот видишь, у тебя получилось.
Я ничего не ответил. Машина тронулась с места.
— Может, для первого раза я и потребовал слишком многого, — сказал Дюбре, — но обещаю, что через несколько недель ты с этим справишься шутя.
— Но мне этого вовсе не надо! Не желаю становиться занудой! Я сам не выношу зануд! Меня ужасают приставалы, которые всех ставят на уши. Мне вовсе не улыбается на них походить!
— Тебе совсем не обязательно становиться занудой. Я не призываю тебя бросаться из крайности в крайность. Я просто хочу, чтобы ты научился добиваться своего, хотя и ценой некоторого беспорядка. Однако кто может больше, тот может и меньше. Мне надо заставить тебя делать чуть больше, чем нужно, чтобы в дальнейшем ты с успехом мог требовать простых и естественных вещей.
— И каким будет следующий этап?
— В ближайшие дни ты зайдешь по крайней мере в три булочные и потребуешь две замены товара. Ничего мудреного.
По сравнению с тем, что мне пришлось пережить, такое задание было вполне приемлемым.
— И как долго еще мне надо будет этим заниматься?
— Пока это не станет для тебя естественным и не будет получаться без усилий. И пока не поймешь, что можно быть настойчивым и при этом вызывать симпатию. И совсем необязательно при этом грубить.
«Мерседес» остановился перед моим домом. Влади вышел и открыл передо мной дверцу. Я глотнул свежего воздуха.
— Удачного вечера, — пожелал мне Дюбре.
Я вышел, не ответив ему.
Этьен высунулся из-под лестницы и вытаращился на автомобиль.
— Ха, я вижу, у тебя никаких забот, парень, — сказал он, подходя ко мне.
Он взял шляпу и сделал вид, что разметает передо мной дорогу.
— Господин президент!
И я почувствовал себя просто обязанным дать ему на чай.
— Месье сегодня просто молодцом, — сказал он своим сиплым голосом, исполняя очередной изысканный поклон.
И посмотрел на меня лукавым взглядом человека, который добивается всего, чего хочет.
Ив Дюбре взял ноутбук и нажал на две клавиши:
— Добрый вечер, Катрин, это я.
— Ну, что?
— Поддается. Все идет, как мы предвидели.
— Не думаю, что это долго протянется. У меня на этот счет большие сомнения.
— Катрин, ты всегда сомневаешься.
— В конце концов он взбунтуется.
— Ты так говоришь, потому что сама бы взбунтовалась на его месте…
— Может быть.
— В любом случае мне не приходилось еще видеть человека, который настолько боялся бы собственной тени.
— Это меня и беспокоит. Именно поэтому я и думаю, что у него никогда не хватит смелости сделать то, о чем ты хочешь его попросить.
— Напротив. Его страх может сослужить нам службу.
— Каким образом?
— Если он и не захочет продолжать, то страх сможет его заставить. Воцарилось молчание.
— А ты опасный человек, Игорь.
— Ага.
4
В следующую неделю я знал наперечет все булочные Восемнадцатого округа. Теперь я уразумел, что лучший хлеб продается в тех, что находятся в двух шагах от меня и куда я обычно