Я была не настолько зла, чтобы забыть о безопасности, однако пришлось взять себя в руки, чтобы видеть дорогу перед собой. Строго говоря, я не столько злилась, сколько пребывала в крайней степени смущения, поэтому мордобой здесь особо ничем помочь не мог. Мне не нравилось чувствовать смущение, поэтому обычно я старалась скрыть его под маской злости. Но, даже зная об этой тонкости, я не могла понять, почему так делаю. Я просто понимала источник своей злости.

Подождав, пока мы доберемся до стоянки, я только тогда спросила:

— Ники? Откуда взялось это дурацкое имя?

— Оно запоминающееся, — ответил он.

Я отшатнулась от него так резко, что он едва не уронил коробку.

— Я больше никогда не поднимусь на сцену. Не нужен мне никакой сценический псевдоним.

— Ты же не хотела называть им свое настоящее имя, разве не так?

— Меня довольно часто показывают в новостях, — нахмурилась я. — Рано или поздно они его все равно узнают.

— Может быть, но если назвать им запоминающийся сценический псевдоним, то они будут думать о тебе, как о стриптизерше, а не как о федеральном маршале. Тебе сильно смутило то, что детектив Арнет видела тогда тебя на сцене.

— Да, и я все еще жду, когда она расскажет об этом остальным полицейским, с которыми мы работаем вместе.

— Но она пока не рассказала, — заметил Натаниэль.

Я покачала головой, и он сказал:

— Она не может рассказать об этом, не сказав, почему и с какой целью сама оказалась в стрип-клубе.

— Копы тоже иногда бывают в клубах, — ответила я.

— Она приходила не на стриптизеров смотреть, а увидеться со мной.

От этого заявления я остановилась, повернулась и уставилась на него:

— Что бы это значило?

— Она приходила в клуб в те ночи, когда тебя там не было. Так как ты стараешься избегать таких посещений, у нее было немало возможностей. Может, продолжим этот разговор в машине?

Хорошая мысль. Я открыла машину, и мы забрались внутрь.

— А где вторая машина? — полюбопытствовала я.

— Мика подбросил меня к кинотеатру, машина может понадобиться ему самому. Я же знал, что ты отвезешь меня домой.

Вполне логично. Я завела двигатель, чтобы можно было включить обогрев. Только сейчас я почувствовала, что на улице прохладно. Злость согревает меня, даже когда плащ нараспашку.

— Ты говоришь, Арнет приходила в клуб?

— Она платила за приватные танцы.

— Она что? — уставилась я на него.

Детектив Джессика Арнет работала в Региональной Группе Расследования Противоестественных Событий, сокращенно — РГРПС. Это одно из подразделений местной полиции, с которым я работаю чаще всего. Я знала, что Арнет неровно дышит к Натаниэлю, но я так старалась скрыть тот факт, что живу со стриптизером, что она ничего о наших отношениях не знала. До тех пор, пока я не пришла на свадьбу к подруге с Натаниэлем в качестве спутника, куда Арнет тоже была приглашена. Когда наша тайна была раскрыта, Арнет была в ярости оттого, что я не позаботилась сказать об этом раньше. Ей показалось, что я специально поставила ее в глупое положение, но она все же не стала устраивать безобразных сцен.

А потом ее черт принес в «Запретный Плод», причем как раз в тот день, когда Натаниэль вытащил меня на сцену. Теперь она убеждена в том, что я плохо с ним обращаюсь. Попробуйте приковать кого-то цепью и отхлестать плеткой на сцене, и люди сразу решат, что вы его обижаете. А между тем плетка была идеей Натаниэля и Жан-Клода. Обычная часть представления с участием Натаниэля. А еще я его прямо там, на сцене, пометила — укусила до крови. Это был первый раз, когда я добровольно пометила его таким образом, не потому, что меня охватил ardeur, а просто потому, что ему это нравилось, и нравилось мне, к тому же я ему это обещала.

Арнет же решила, что я — эдакая Мадам де Сад, а Натаниэль — моя жертва. Я попыталась было объяснить, что Натаниэль становится жертвой только тогда, когда сам этого хочет, но она не купилась. Я была убеждена в том, что она все расскажет остальным копам, и меня с треском вышибут из теплой компании. То, что я живу с двадцатилетним стриптизером, в послужном списке которого есть несколько приводов за проституцию в раннем возрасте, само по себе плохо. А уж то, что я сама выхожу на сцену… а, черт, это совсем хреново.

— Насколько приватные танцы она заказывала?

— Ревнуешь? — широко ухмыльнулся Натаниэль.

После секундного размышления мне пришлось согласиться:

— Да, пожалуй.

— Как мило, — сказал он.

— Давай, рассказывай про Арнет.

— Танцы ей были не нужны. Она просто хотела поговорить. — После недолгого размышления он добавил:

— Ладно, танцев ей еще как хотелось, только она так и не решилась сказать мне об этом. И мы просто говорили.

— О чем?

— Она хотела, чтобы я признал, будто ты со мной плохо обращаешься. Хотела, чтобы я бросил тебя ради собственного блага.

— А почему ты не рассказал об этом мне?

— Ты и так волновалась о том, что Арнет может рассказать Зебровски и остальным копам о том, что она видела. К тому же ты как раз занималась очередным расследованием убийства. Мне показалось, что тебе не нужна лишняя головная боль, и я сам с этим разобрался.

— Она еще приходила?

Он отрицательно покачал головой, и я попросила:

— В следующий раз скажи мне, хорошо?

— Если ты так хочешь.

— Хочу.

— Она ничего им не расскажет, потому что боится, что ты сделаешь то же самое — расскажешь о том, что она втюрилась в твоего бойфренда-стриптизера. Она не хочет этого признавать, но больше всего ее беспокоит, что ей на самом деле понравилось то, что мы с тобой вытворяли на сцене.

— Я не думала, что ее настолько зацепило, — сказала я.

— Она и сама не думала.

Я изучающе посмотрела на него. Ему явно было что сказать. Я попросила:

— Давай, говори, я же вижу, что ты хочешь что-то сказать.

— Больше всего мы ненавидим в других то, что нам не нравится в себе.

Я хмыкнула, и Натаниэль вскинулся:

— Что?

— Я сегодня думала об этом практически теми же словами.

— О чем именно?

Покачав головой, я сменила тему:

— Ты правда думаешь, что