Кажется, Лаура полностью пришла в себя. Она достает из сумки зеркальце, смотрится в него, поправляет волосы, едва касаясь их кончиками пальцев, бросает зеркальце в сумку, на лице ее играет улыбка. Передо мной привычная Лаура: безупречная, категоричная, контролирующая себя.
Невероятно. Все так абсурдно.
Неожиданно улыбка сползает с ее лица.
— Что-то их долго нет. Может, Флавио почувствовал себя плохо? Пойду посмотрю.
Она, очевидно, встревожена. Не притворяется.
Она собирается подняться со стула, но в этот момент видит приближающегося Франческо.
— Нам лучше уйти, — говорит он, сопровождая сказанное улыбкой.
— Что с ним? Ему плохо? Где он? — обрушивает на него к град вопросов встревоженная Лаура.
— Не волнуйся, он ждет нас в машине, с ним все в порядке, если не считать, что он мертвецки пьян. Вот и все.
Как интересно они оба произносят «вот и все». Одними тем же тоном.
— Он хуже трезвенника, — продолжает Франческо, — не умеет пить, не приучен. Ты должна была обращать на это внимание. — И улыбается.
Кажется, Лаура успокоилась, ей оказалось достаточно слов Франческо.
Только сейчас я понимаю то, что ускользало от меня до этого: это как если бы Лаура являлась матерью и одновременно дочерью Франческо, а Франческо — отцом Лауры и вместе с тем ее сыном.
Мы выходим из ресторана, направляемся к машине, садимся в нее.
Флавио свернулся калачиком на заднем сиденье. Просыпается, бурчит что-то невнятное и снова засыпает. Лаура усаживается рядом с ним. Франческо заводит машину. Мы отъезжаем. Я смотрю в окно. С Флавио кончено. Я не желаю видеть его в понедельник. Я позвоню ему и скажу, что все кончено.
Останавливаемся у калитки супервиллы Флавио и Лауры. Выходим из машины. Лаура поддерживает Флавио, он совсем не держится на ногах. Франческо помогает ей.
— Ты как? — спрашивает он. — Хочешь, чтобы я проводил — тебя в дом?
Флавио бормочет:
— Не… я сам…
Хотя вопрос был явно адресован Лауре.
Вроде бы от свежего воздуха Флавио немного пришел в себя. Он извиняется и просит Франческо отвезти меня домой.
— Но это же само собой, разве нет? — сухо замечает Лаура.
У нее мрачное лицо. Вероятно, пока мы ехали, она опомнилась и сейчас, представив себе, что Франческо провожает меня, несмотря на весь свой альтруизм, ревнует. Судя по всему, я угадала, поскольку Лаура прощается со мной намного холоднее, нежели я ожидала.
— Можете ехать… уезжайте, — почти приказывает она слишком резким тоном.
Улицы, по которым Франческо и я возвращаемся в Милан, абсолютно пусты.
— Надо же, как он напился, — комментирует Франческо, — ему по-настоящему плохо.
— Это от тавернелло.
Он поворачивается и с изумлением смотрит на меня, я смотрю на него. Закрываю один глаз и направляю на него один палец, изображая пистолет. «Стреляю». Сопроводи жест глухим звуком выстрела, говорю:
— Убит.
Мы смеемся.
Постепенно смех стихает. Нам хорошо.
Франческо включает магнитолу: все тот же Пако де Люсия. Франческо убирает руки с руля и принимается «играть» на невидимой гитаре. Затем переключает магнитолу на радио. Передают чудный блюз.
— Ван Моррисон, — говорит Франческо, — ирландец из Белфаста. Тебе нравится? Оставить?
Я согласно киваю. Франческо прибавляет громкости. Салон машины заполняет музыка. Мы не разговариваем, лишь изредка переглядываемся. В какой-то момент Франческо произносит, не глядя на меня:
— Ты встречаешься с моим братом.
Поворачивается ко мне и повторяет мой жест с пистолетом, говоря:
— Убита.
Улыбается.
Я смущена. Притворяться бессмысленно.
— Откуда ты знаешь? Это он тебе сказал? — спрашиваю я.
— Он мой брат. Ему нет нужды говорить что-либо мне достаточно видеть, как он смотрел на тебя и как вы дергались. Флавио не из тех, кто так напивается. И дело тут не в плохом вине, а в ситуации.
— Ты также встречался с Лаурой, раз уж на то пошло.
Он поражен.
Я говорю ему:
— Убит и похоронен.
И тоже улыбаюсь.
— Откуда ты знаешь это?
— У меня свои информаторы. Не забывай, что я все-таки журналистка.
— Надеюсь, ты не напишешь об этом в какой-нибудь газетенке.
— Если бы людей интересовало то, что я пишу… А так…
— А так написала бы? Ну и что бы ты написала? Например.
— Что Лаура тебя любит, например. Тебе это известно или нет?
— Я это знаю. Я ее тоже люблю, я бы убил ее, но я ее люблю.
— И еще я написала бы, что в сущности она не такая, какой кажется.
— В сущности… в сущности… в сущности… — напевает он и улыбается.
Я улыбаюсь тоже.
IX. Флавио
Одиннадцать часов этого гребаного воскресенья. Я в постели. Меня одолевает смутное чувство тошноты и сильное — тревоги. Лаура даже не появилась в спальне: простыня и подушка на ее стороне не смяты.
С трудом поднимаюсь, некоторое время неподвижно сижу на краю кровати, уперев локти в колени и сжав голову руками. Мой взгляд блуждает по рисунку паркета. Мысли блуждают там же. В доме тишина, не слышно ни голоса Лауры, ни плача младшего, ни звука видеоигр из комнаты старшего, к которому я уже привык. Не слышно шагов филиппинцев. Я делаю усилие, пытаясь вспомнить, что было вчера вечером. Помню достаточно. И могу отдать себе отчет в том, что я натворил. Я люблю Элизу, но совсем не обязательно было давать понять это Лауре в такой момент и в такой манере.
Элиза, Элиза, Элиза…
Поднимаю голову, закрываю глаза и делаю глубоким вдох, стараясь утихомирить торнадо мыслей, закручивающийся в голове. Мне это удается, и как только мозг ощущает себя освободившимся, тело начинает подавать признаки жизни. Чувствую себя отвратительно. Спал плохо. Виски раскалываются. Легкие горят от той кучи жутких сигарет, которые я выкурил. Такое впечатление, что в горле у меня пожар.
Все, больше не курю, ненавижу сигареты, с сегодняшнего дня ни одной, клянусь.
Я встаю, раздеваюсь и встаю под душ. Без него никак. Выхожу в сад. Ротвейлеры подбегают, виляя хвостами. Твою мать, мои «россетти»!
Свет действует мне на нервы, и я возвращаюсь в дом. Огромное зеркало в прихожей. Вчера вечером, смотрясь в него, я видел в нем голливудского актера. Сегодня оно демонстрирует мне статиста с Чинечитты[26].
Я тащусь в кухню, чтобы приготовить себе кофе. На столе записка от Лауры:
Я дала филиппинцам выходной. Уехала с детьми к своим, вернусь вечером, если увижу, что ты еще дома, устрою такое, что тебе и не снилось… Я взяла «рэндровер», ты пешком. Из всего, что произошло, выкручивайся сам. Мне важно только, чтобы ты убрался.
P.S. Отдельное спасибо за розы. Действительно красивый жест. Ты заплатишь мне и за это.
Розы? Какие розы? Я Не посылал никому никаких роз. Прихлебываю кофе, пытаюсь сообразить, при чем тут розы, но в голову не приходит ничего, связанного с розами.
Жую галету. Беру три таблетки аспирина, того, что с барбитуратом, другие мне