Его губы медленно растягиваются в улыбке, глаза задорно блестят. Он выглядит оживленно, даже сексуально. Я как будто прикоснулась к нему электрическим проводом радостного предвкушения, и теперь моя энергия лучится в его взгляде и пульсирует в его теле. Он зеркально отражает мои чувства и посылает их обратно. Какую-то крошечную долю секунды я испытываю влечение к нему, но быстро убираю это в холодный погреб, где хранится большинство моих подлинных чувств. Джио – настоящий эмпат. Когда я впадаю в уныние, он эхом откликается на мое состояние. Но это слишком тяжелая работа, слишком большая ответственность. Хотя я догадываюсь, что он любит меня, мне нечего предложить ему в ответ, поскольку такие отношения не пошли бы мне на пользу. Я нутром чую такие вещи. И я получила суровые жизненные уроки. Но Джио – самый лучший продюсер, с которым я могла надеяться на совместную работу, и он все сделает для меня, поэтому я держу его поближе к себе.
– Давай, поехали, – говорю я. – А по дороге я включу тебе аудиозапись.
Джио разворачивает автофургон. Мы выезжаем с автостоянки и вливаемся в поток транспорта. Когда вездесущий дождь Северо-Западного побережья начинает забрызгивать ветровое стекло, Джио включает стеклоочистители.
Я подключаю диктофон к аудиосистеме автомобиля, и мы слушаем в молчании, пока он ведет машину.
Джио еще долго молчит после окончания интервью. Последние слова Клэйтона и его смех продолжают звучать у нас в голове. Когда мы въезжаем в Ванкувер, меня охватывает недоброе предчувствие. А когда мы приближаемся к Твин-Фоллс, появляется нечто иное – может быть, шепоток страха. Это страх перед неизвестностью, но он может оказаться полезным. Я должна бояться, но работать, несмотря ни на что. Предположительно, это моя жизненная мантра.
– Он сделал это, – говорит Джио, будто думая вслух. – Он должен был это сделать. Абсурдно думать, что это не так. Мы видели протоколы допросов, фотографии улик, результаты криминалистической экспертизы. Все складывается. Накопленные свидетельства соответствуют его признанию.
– Вот только не все складывается. – Я поворачиваюсь на сиденье. – Остаются свободные нити, вопросы без ответов.
– Только потому, что он признался. Зачем продолжать расследование, если… ну, если решение предложено на блюдечке? Плохой парень сказал, что он это сделал, а потом описал копам, как он это сделал, шаг за шагом.
– Тем не менее его история о куртке звучит… нескладно. И медальон. Загадки, которые так и не были решены. Бо́льшая часть дневника Лиины так и не была найдена. Почему были вырваны страницы? И даже если он это сделал, убийство было таким жестоким, настолько безумным в своей ярости, что трудно представить некогда добродушного человека, доведенного до подобной крайности. Это выглядит как будто… как будто его довели до этого. Могли быть и другие люди.
– О, теперь ты рассуждаешь в духе сенсуализма[6].
Я широко улыбаюсь и откидываюсь на спинку сиденья.
– Возможно, и так. Он – это отличный материал для подкаста.
Мы проезжаем через мост. Под нами в серо-стальной воде бухты Буррард медленно ползут танкеры. Еще один час езды с многочисленными изгибами и поворотами над водами бухты, и мы будем в Твин-Фоллс. После всех исследований я хочу лично побывать там. Я постараюсь найти как можно больше людей, причастных к тому делу, и побеседовать с ними. Время от времени мы будем возвращаться в тюрьму и задавать новые вопросы Клэйтону Пелли. И мы будем выпускать новые эпизоды.
Я мысленно тестирую идеи сценариев для разных эпизодов. После первого сеанса с Клэйтоном у нас в запасе есть предыдущая беседа с одним из полицейских-ныряльщиков, которые обнаружили тело. Мы провели это интервью в Торонто, прежде чем полетели на запад. Возможно, я начну с находки тела, а потом вернусь к вопросу: кем была Лиина Раи?
Рэйчел
Тогда
Понедельник, 24 ноября 1997 года
– Мою… мою дочь изнасиловали? – Джасвиндер Раи едва может произнести эти слова, но потребность знать перевешивает его страх перед знанием. Они с Пратимой сидят напротив меня на диване с цветочным узором. Люк примостился на маленьком стуле справа от меня; при своих мощных габаритах он выглядел бы комично, если бы не ужасные новости, с которыми мы пришли. Я чувствую, как он поглядывает на меня. Время только перевалило за полдень, но мы устали. По крайней мере, я устала. Мы рано встали и после морга сразу же направились сюда, чтобы лично сообщить причину смерти дочери Раи.
– Да, есть признаки половой агрессии, – тихо говорю я.
– Что значит признаки? – спрашивает Пратима. Ее голос прерывается; она дрожит всем телом, так что шифоновый шарф у нее на голове трепещет над щеками.
– Некоторые… – я откашливаюсь, – …некоторые вагинальные разрывы, указывающие на грубое совокупление.
Пратима закрывает рот ладонью. В ее глазах блестят слезы. Муж кладет руку ей на колено. Его глаза, угольно-черные и свирепые под красным тюрбаном, впиваются в меня. Его лицо искажается от еле сдерживаемой ярости.
– А после этого нападения ее избили дубинкой, ногами и утопили в реке?
– Мы еще не установили точную последовательность, но да, причиной смерти является утопление. Мне очень жаль.
– Значит… это и было мотивом нападения? – спрашивает Джасвиндер. – Изнасилование?
– Сейчас мы прорабатываем эту предпосылку, – говорю я. – С учетом времени суток и того факта, что Лиина была одна и беззащитна, есть вероятность, что преступление было совершено под влиянием момента. Ваша дочь могла оказаться в неподходящем месте и в неподходящее время.
– Но почему, почему? – причитает Пратима. – Почему моя Лиина… как кто-то мог сделать это?
Она начинает раскачиваться взад-вперед. В ее горле зарождается стонущий звук животного страдания. Мое собственное тело инстинктивно отзывается на эту материнскую реакцию. Я не знаю, что бы я сделала, если бы это была моя девочка, моя Мэдди. Я гляжу на обрамленные фотографии, расставленные на каминной полке. Семейные снимки. Прелестная фотография Ганеша, шестилетнего брата Лиины. А вот и сама Лиина, смотрит в камеру с воинственным выражением. Цвет ее лица темнее, чем у родителей. Ее черные глаза близко посажены по обе стороны крупного носа, который занимает доминирующее положение. Родинка на подбородке.
Пратима следует за моим взглядом. Слезы безмолвно стекают по ее щекам, и я чувствую ее невысказанные слова.
Мы должны были лучше следить за ней, быть более строгими и осторожными.
Я ощущаю внезапный прилив вины за свое облегчение, что это не моя дочь лежит в морге. Потому что это с такой же вероятностью могло произойти с Мэдди. Или с любой из местных девочек.
Я снова откашливаюсь.
– Ничего, если мы зададим вам несколько вопросов? Это поможет нашему расследованию.
– Вы найдете того, кто это сделал, – говорит Джасвиндер. Это не вопрос. Я встречаюсь с его свирепым взглядом.
– Да,