Отец, беспомощный и удрученный, тоже приходил каждый день, но подолгу не задерживался. А когда говорил, в его голосе звучали нотки бешенства. Хотя, возможно, он и вправду был взбешен. Каково наблюдать за тем, как угасает твое единственное чадо? Время тянулось бесконечно: врачи консультировались, медсестры суетились, в моей истории болезни появлялись новые записи, пока однажды не свершилось чудо.
– Мы нашли сердце, – сообщил доктор Капур.
Сердце идеально подходило, но, когда меня готовили к операции, никто не ликовал: все понимали, что этот дар судьбы стал возможен только ценой горя другой семьи.
Когда меня везли по коридору, колеса тележки ужасно скрипели, а свет над головой сиял так ярко, что мог, казалось, всосать меня и переправить в будущую жизнь, в которую я отчаянно хотела поверить.
Я думала, что хуже себя чувствовать невозможно, но когда через два дня я пришла в себя в палате интенсивной терапии, мне было так плохо, что стали одолевать мысли: уж лучше было бы умереть. Через трубку в руке в меня вливали разные жидкости, и грудной дренаж давил, как свинец.
Как-то раз Сэм опустился возле моей кровати на одно колено, и я, решив, что ему стало плохо от усталости, собралась вызвать медсестру.
Но, потянувшись к звонку, увидела на его ладони черную бархатную коробочку. Внутри оказалось кольцо с овальным сапфиром в окружении сияющих бриллиантов.
– Не очень романтическая обстановка, – начал он. – Но прошу тебя, выходи за меня замуж. Пожалуйста.
– Сэм? – Я не знала, что ответить.
Он вынул кольцо из коробочки и протянул мне. Я провела пальцем по синему, как океан, камню.
– Кольцо принадлежало бабушке, – продолжал Сэм. – Она хотела, чтобы я положил начало традиции передавать его в семье.
Я почувствовала в горле ком. Разум боролся с сердцем.
– Если это не нравится, могу купить другое.
Сэм растерялся, казался моложе своих тридцати лет, и мне стоило больших усилий не расплакаться. Я не позволила ему надеть кольцо мне на палец. Понимала, что не захочу его снять. И прошептала:
– Я не могу выйти за тебя замуж. Извини.
– Почему? Мы ведь с тобой обсуждали это и раньше.
– Все изменилось. Я теперь другая.
– Ты – это ты. – Сэм с такой нежностью погладил меня по щеке, что я чуть не упала в его объятия. Несмотря на мои немытые волосы и несвежее дыхание, он смотрел на меня так, словно я была самой прекрасной женщиной на свете. Но мне было нестерпимо угадывать в его глазах – там, где раньше теплилось желание, – тревогу.
– Сэм, я больше не хочу оставаться с тобой. – Я едва выдавила слова, от которых было больнее, чем от скальпеля, исполосовавшего мое тело.
– Я тебе не верю, Дженна.
– Это правда. Я стала сомневаться насчет нас еще до того, как все случилось.
– Ты говоришь так, потому что заболела…
– Нет, у меня давным-давно появились эти мысли.
– С каких пор? Раньше все было прекрасно.
Раньше… Безобидное слово, но именно оно отделяет все чертой на до и после. Стеклянная стена отгородила то, что раньше я могла делать, от того, что стало недоступным теперь.
– Дженна, скажи правду: ты же меня любишь?
Я оказалась перед выбором – солгать или сказать правду.
– Не люблю. – Я выбрала ложь. – Прости. – Решение было правильным. Для него.
Сэм начал что-то говорить, но я отвела взгляд. Мяла пальцами крахмальный угол простыни и уговаривала себя не поддаться слабости. Сэму будет лучше без меня.
Он положил кольцо обратно в коробку, и я вздрогнула, когда он с треском захлопнул крышку и, сгорбившись, пошел через палату. Меня так и подмывало крикнуть, что, конечно, я его люблю, но слова застряли в горле. Сэм постоял немного на пороге, и я прикусила щеку, чтобы не расплакаться. Рот наполнился металлическим привкусом крови и жалости к себе, и, пока он удалялся, в моей груди гулко колотилось подаренное мне сердце и чувство вины.
Через четыре месяца после трансплантации меня выписали из больницы. За мной приехала мама.
– Где отец? – спросила я.
Она не ответила на мой вопрос. Усадила на заднее сиденье такси с такой же заботливостью, какую проявляют новоиспеченные отцы, выходя из родильного отделения и прижимая к себе в мечтах о безоблачном будущем автомобильные люльки с новорожденными. Не обращая внимания на мои протесты и заявления, что я могу все делать сама, мать защелкнула на мне ремень безопасности и накрыла мои колени мягким шерстяным пледом.
– Моей дочери пересадили сердце. Пожалуйста, ведите помедленнее, – попросила она шофера.
– Вот это да! – Таксист повернул регулятор громкости радио на минимум. – По мне, ты слишком молода для такого, девочка. Ох уж эти дети! Наши вечные заботы. У меня у самого их трое, да в придачу внуки.
Машина двинулась вперед, и на зеркале заднего вида закачался, издавая тошнотворно-приторный запах, ароматизатор в виде светофора. Мы ехали со скоростью улитки к бунгало с тремя спальнями, где я выросла, и мать нисколько не волновала какофония из гудков, требующих, чтобы мы увеличили скорость и не задерживали на дороге других.
Из динамиков зазвучала композиция «Покрась это черным» «Роллинг Стоунз» – одной из любимейших групп отца, мать разговаривала с водителем о том, какая мягкая пока стоит зима. Я закрыла глаза, прислонила голову к оконному стеклу и соскользнула в сон. От вибрации мотора покалывало щеки.
Меня разбудили крики – громкие, сердитые голоса. Еще в полубессознательном состоянии я стала подниматься, пытаясь разлепить веки, но тут машина рванулась вперед, набирая обороты, и меня отбросило назад, на спинку сиденья. Моя голова мотнулась, ударилась о стекло, и в глазах почернело.
– Нет! Нет! Нет! – В уши мне ударил испуганный женский голос, и по жилам разлился страх.
Скрипнули тормоза, послышался звон бьющегося стекла. Возникло ощущение полета, кожу обожгло, и, когда в тело впились осколки, я почувствовала, как потекла кровь.
Защищая лицо, я инстинктивно вскинула руки, а затем все успокоилось, и наступила тишина. А где же музыка? Я раздвинула пальцы и посмотрела вперед. Меня по-прежнему удерживал ремень безопасности. Голова таксиста покачивалась в такт мелодии «Роллинг Стоунз», мать говорила ему, что в предстоящие выходные обещают сильный мороз.
Я вгляделась в свои ладони, повернула кисти – никакой крови. Меня предупреждали, что прописанные мне лекарства могут вызывать массу побочных эффектов, и я старалась разобраться, отчего у меня такой туман в голове и было ли то, что я только что испытала, галлюцинацией. Гул двигателя, усиленный действием лекарств, убаюкивал, и я опять прислонилась головой к стеклу и весь остаток пути смотрела в окно. Все-таки я, должно быть, бредила.
Глава 3
Вот уже несколько недель, как я вернулась домой, но до сих пор чувствовала себя не