Она вдруг снова стала похожа на ту девчонку, какую он знал когда-то. Она никогда не будет красавицей, за которой поворачиваются все головы. Это было ясно уже тогда. Анни не отличалась точеными чертами лица или изяществом. Она была скорее спортивной, чем грациозной. Она, конечно, одевалась не кое-как, но и не забывала об удобстве.

Самоуверенная, решительная, сильная физически. Да, в армрестлинге он был сильнее, – он знал это, потому что несколько раз они состязались, но ему приходилось выкладываться по полной.

С Энид он даже потребности такой не испытывал. Да она и сама бы не предложила.

Анни Гамаш не только предложила, но и была уверена в победе.

А проиграв, смеялась.

Если другие женщины – та же Энид – были красивыми, то Анни Гамаш была полна жизни.

Поздно, слишком поздно понял Жан Ги Бовуар, как это важно, как привлекательно, как редко это встречается – быть по-настоящему полной жизни.

Анни посмотрела на Бовуара:

– С чего это кто-то из них стал бы ненавидеть папу?

Бовуар понизил голос:

– Ну хорошо, слушай. Я тебе расскажу, что случилось.

Анни подалась вперед. Их разделяли фута два, и Бовуар ощутил ее запах. Он крепился изо всех сил, чтобы не взять ее руку в свои.

– В деревне Клары, в Трех Соснах, случилось убийство…

– Да, отец об этом говорил. Кажется, там какое-то кустарное производство.

Бовуар невольно засмеялся:

– «Где ярче свет, там тени гуще»[2].

Удивленный взгляд Анни снова заставил Бовуара рассмеяться.

– Дай-ка сообразить, – сказала она. – Ты не сам это сочинил.

Бовуар улыбнулся и кивнул:

– Это написал один немецкий парень. А потом повторял твой отец.

– Несколько раз?

– Достаточно часто, чтобы я просыпался по ночам, выкрикивая эти слова.

Анни улыбнулась:

– Я знаю. Я была единственным ребенком в школе, кто цитировал Ли Ханта. – Ее голос чуть изменился под воздействием воспоминаний. – «Но более всего любил он счастливое человеческое лицо»[3].

Гамаш улыбнулся, услышав смех из гостиной.

Он наклонил голову в том направлении:

– Неужели они наконец помирились?

– Либо помирились, либо это знак грядущего апокалипсиса, – ответила Рейн-Мари. – Если из парка появятся четыре всадника, вы уж разбирайтесь сами, месье.

– Я рад, что он смеется, – сказал Гамаш.

После того как Жан Ги расстался с Энид, он стал какой-то замкнутый. Настороженный. Он и всегда-то был довольно скуп на эмоции, а теперь превратился совсем в тихоню, словно стены вокруг него стали выше и толще. А узенький опускной мост был поднят.

Арман Гамаш знал, что воздвижение стен никогда не приводит ни к чему хорошему. То, что люди принимали за безопасность, на самом деле было пленом. А в плену почти ничто не расцветает.

– Время все вылечит, – сказала Рейн-Мари.

– Avec le temps[4], – согласился Арман.

Но самому себе он не переставал задавать вопросы. Он знал, что время исцеляет. Но оно еще могло и наносить новые раны. Лесной пожар со временем способен сожрать весь лес.

Кинув последний взгляд на двоих в гостиной, Гамаш продолжил разговор с Рейн-Мари.

– Ты и в самом деле думаешь, что я не хочу идти на вернисаж? – спросил он.

Она немного помедлила:

– Не уверена. Скажем так: ты особо туда не торопишься.

Гамаш кивнул, взвешивая ее слова:

– Я знаю, там будут все. Может возникнуть неловкая ситуация.

– Ты арестовал одного из них за убийство, которого он не совершал, – сказала Рейн-Мари.

Это не было обвинением. Напротив, слова прозвучали тихо и мягко, чтобы собственные чувства Гамаша не ранили его слишком больно. Те чувства, о существовании которых он сам, может быть, и не подозревал.

– И ты считаешь, что в социальном плане это faux pas?[5] – спросил он с улыбкой.

– Я бы сказала, что в социальном плане это больше чем faux pas, – рассмеялась Рейн-Мари, с облегчением увидев шутливое выражение на его лице.

На лице, которое теперь было выбрито. Не осталось ни усов, ни седеющей бородки. Остался один Арман. Он посмотрел на нее своими умными карими глазами, и, глядя в них, она почти забыла про шрам над его левым виском.

Через миг улыбка сошла с его лица, он снова кивнул и глубоко вздохнул:

– Посадить невинного человека в тюрьму – что может быть хуже?

– Но ты сделал это не по злому умыслу, Арман.

– Верно, однако время, проведенное им в тюрьме, не стало от этого приятнее.

Гамаш перевел взгляд с милого лица жены на деревья в парке. Естественная обстановка. Ему так не хватало этого, ведь его дни были заполнены поисками неестественного. Поисками убийц. Людей, которые забирали жизнь у других. И делали это жестокими, страшными способами. Арман Гамаш был главой отдела по расследованию убийств знаменитой Квебекской полиции. Он хорошо делал свое дело.

Но и он был не идеален.

Он арестовал Оливье Брюле за убийство, которого тот не совершал.

– Так что же случилось? – спросила Анни.

– Ну, бóльшую часть ты и сама знаешь. Об этом писали во всех газетах.

– Я, конечно, читаю газеты и говорила об этом с отцом. Но он ничего не рассказывал о том, что кто-то из участников тех событий может все еще ненавидеть его.

– Ну, ты знаешь, это случилось почти год назад, – начал Жан Ги. – В бистро Трех Сосен был найден труп. Мы провели расследование и собрали неопровержимые улики. Нашли отпечатки пальцев, орудие убийства, вещи, похищенные из домика убитого в лесу. Все это было спрятано в бистро. Мы арестовали Оливье. Был суд, его признали виновным.

– И вы думали, что убийца – он?

Бовуар кивнул:

– Я тоже был в этом уверен. Не только твой отец.

– Как же случилось, что вы поменяли мнение? Кто-то другой признался в убийстве?

– Нет. Ты помнишь то время через несколько месяцев после операции на заброшенной фабрике, когда твой отец приходил в себя после ранения?

Анни кивнула.

– Вот тогда у него и стали появляться сомнения. Он попросил меня вернуться в Три Сосны и провести новое расследование.

– И ты его провел.

Жан Ги кивнул. Конечно, он поехал в Три Сосны. Он выполнил бы любой приказ старшего инспектора, хотя у него самого сомнений в вине Оливье не было. Он считал, что в тюрьме оказался виновный. Но повторное расследование выявило нечто такое, что повергло его в шок.

Он обнаружил настоящего убийцу. И узнал истинную причину преступления.

– Но ты ведь бывал в Трех Соснах и после ареста Оливье, – сказала Рейн-Мари. – Ты уже встречался с ними после той истории.

Она тоже ездила в Три Сосны и подружилась с Кларой, Питером и другими, хотя некоторое время не встречалась с ними – после того случая.

– Верно, – кивнул Арман. – Мы с Жаном Ги отвезли Оливье домой, когда его выпустили из тюрьмы.

– Не могу даже вообразить, что он чувствовал.

Гамаш молчал, вспоминая снежные сугробы в лучах солнца. Сквозь заиндевевшее стекло он видел жителей деревни, собравшихся в бистро. В тепле и безопасности. Веселый огонь в камине. Пивные стаканы и кружки кофе с молоком. Смех.

И Оливье, который застыл в двух шагах от двери, не