Он понимал, что происходит в голове ребенка. По правде говоря, понять было не так уж и трудно.
Кто бы мог подумать, что подобное место вообще существует, пусть даже втиснутое, практически спрятанное за высокими стенами в центре большого города? Это был целый мир, сам по себе. Волшебный сад.
Если бы Арман был один, он бы прошел мимо, занятый мыслями о несъеденном пирожном, и так бы никогда и не узнал тайны этого мира. Никогда бы не увидел красивого дворца с высокими окнами и широкой террасой.
Отнюдь не пресыщенный, он уже привык к великолепным зданиям Парижа, которым не было числа. Но здесь его восхитил сад.
Ухоженные газоны, деревья в форме конусов. Фонтаны.
Но в отличие от Люксембургского сада, рассчитанного на то, чтобы производить впечатление, этот сад казался чуть ли не сокровенным.
А потом, здесь были статуи. Они стояли там и тут среди зелени. Словно в терпеливом ожидании. Ожидании прихода Армана и Стивена.
Время от времени из внешнего мира до них доносились вой полицейских сирен, автомобильные гудки, крики.
Но для Армана они только усиливали ощущение безграничной умиротворенности, которое он обрел, почувствовал в этом саду. Той умиротворенности, в которой он жил, пока не раздался тот осторожный стук в дверь.
Они медленно двинулись по саду, и Стивен впервые не вел мальчика, а следовал за ним. Арман останавливался перед каждой из роденовских статуй.
Но он продолжал оглядываться через плечо. На кучку людей неподалеку от выхода из сада.
В конце концов мальчик повел Стивена назад и остановился, ошеломленный, возле одной скульптуры.
«„Граждане Кале“, — сказал Стивен приглушенным голосом. — Во время Столетней войны английский король Эдуард осадил французский порт Кале».
Он посмотрел на Армана, проверяя, слушает ли его мальчик. Но понять что-либо по виду Армана было трудно.
«Граждане города оказались в критическом положении. Блокада англичан не позволяла завезти в город съестные припасы. Французский король Филипп мог бы вступить в переговоры, чтобы освободить город. Но он ничего не сделал. Оставил подданных умирать от голода. И они стали умирать. Мужчины, женщины, дети».
Арман повернулся и уставился на Стивена. Возможно, мальчик не очень понимал, что такое война. Но смерть он знал.
«Король так поступил? Он мог сделать что-нибудь, но оставил их умирать?»
«Так поступили оба короля. Да. Чтобы одержать победу. Таковы уж войны. — Стивен заметил смятение и огорчение в темно-карих глазах мальчика. — Ты хочешь, чтобы я рассказывал дальше?»
«Oui, s’il vous plaît»[6]. Арман снова повернулся к скульптуре и этим людям, застывшим во времени.
«Когда казалось, что полной катастрофы не избежать, король Эдуард сделал нечто совершенно неожиданное. Он решил проявить милость к гражданам Кале. Но за это потребовал кое-что. Он пощадит город, если сдадутся шесть самых известных его граждан. Он не сказал напрямик, но все поняли, что этих шестерых ожидает казнь. В качестве меры предупреждения любому, кто будет ему сопротивляться. Они должны были умереть, чтобы остались в живых остальные».
Стивен увидел, как вздрогнули плечи Армана.
«Самый известный гражданин, Эсташ де Сен-Пьер, вызвался первым. Вот он. — Стивен показал на одну из статуй, изображавшую тощего мрачного человека. — К нему присоединились пятеро других. Им было приказано раздеться до нижнего белья, надеть петлю на шею и принести ключи от города и замка к большим воротам. Так они и сделали. Граждане Кале».
Арман поднял голову и заглянул в глаза Эсташа. В отличие от всех других скульптур, виденных им в Париже, в этой он не увидел никакого величия. Здесь не было ангелов, готовых вознести этих людей в рай. Эта жертва не была бесстрашной. Они не шли на великолепное мученичество твердым шагом и с высоко поднятой головой.
Мальчик увидел совсем другое. Боль. Отчаяние. Покорность.
Гражданам этого приморского города было страшно.
Но они все равно сделали то, что сделали.
У Армана задрожала нижняя губа и сморщился подбородок, и Стивен подумал, что он зашел далеко, слишком далеко, рассказывая маленькому мальчику эту историю.
Он прикоснулся к плечу крестника, и Арман развернулся и зарылся лицом в свитер Стивена, обхватил его руками, не обнимая крестного, а прижимаясь к нему. Так можно прижиматься к колонне, чтобы тебя не унес ветер.
«Они спаслись, Арман, — поспешил сказать Стивен, опустившись на колени и обняв плачущего мальчика. — Их не казнили. Король пощадил их».
Арману потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное. Наконец он отстранился от крестного, отер лицо рукавом и посмотрел на Стивена:
«Правда?»
«Oui».
«Правда-правда?» — глотая слезы, переспросил Арман прерывающимся голосом.
«Правда-правда, garçon. Они все остались живы».
Мальчик задумался, уставившись на свои кеды, потом заглянул в ясные голубые глаза Стивена:
«А вы бы?..»
Понимая, о чем спрашивает мальчик, Стивен чуть было не сказал: «Да, конечно», но вовремя спохватился. Этот мальчик заслуживал правды.
«Отдал бы я свою жизнь? Ради тех, кого я люблю, — да». Он сжал худенькие плечи мальчика и улыбнулся.
«А ради чужих людей?»
Стивен, который понемногу начал узнавать своего крестника, понял, что тот не удовлетворится простым ответом. В этом ребенке было какое-то спокойное упорство.
«Я надеюсь, что сделал бы то же самое. Но если честно, то я не знаю».
Арман кивнул, потом повернулся к скульптурной группе и распрямил плечи.
«Это было жестоко. — Он обращался к гражданам Кале. — То, что сделал король. Дал им понять, что они обречены на смерть».
Его крестный кивнул:
«Но, пощадив их, он проявил сострадание. Жизнь бывает жестокой, ты сам это знаешь. Но она может быть и доброй. Полной чудес. Ты должен помнить об этом. Тебе самому предстоит сделать выбор. По какому пути ты хочешь пойти? По тому, где несправедливость? Или по тому, где случаются чудесные события? Оба пути существуют, оба реальны. Это необходимо принимать. Но что для тебя важнее? — Стивен постучал по груди мальчика. — Ужасное или чудесное? Доброта или жестокость? Твоя жизнь зависит от твоего выбора».
«И от терпения?» — спросил Арман, и тут Стивен увидел то, чего не замечал раньше. Намек на озорство.
Но все-таки мальчик прислушался к нему. Все впитал. И Стивен Горовиц понял, что ему нужно быть внимательным и осторожным.
Перед скульптурой «Граждан» не было скамейки. И Стивен повел Армана к своему самому любимому творению Родена.
Они раскрыли бумажный пакет и принялись есть свои tartelettes au citron перед роденовскими «Вратами ада». Стивен говорил об этой выдающейся работе, стряхивая сахарную пудру со свитера Армана.
— Я все еще не могу поверить, — сказал Стивен пятьдесят лет спустя, когда они сидели перед той же скульптурой и поедали свои tartelettes au citron, — что ты решил сделать предложение Рейн-Мари перед «Вратами ада». Впрочем, эта идея родилась в том же самом мозгу, который счел хорошей идеей преподнести ее матери вантуз как подарок хозяйке в день знакомства.
— Ты и это помнишь.
Конечно, он помнил. Стивен Горовиц ничего не