– Девчонки! Может, запишемся на фронт? – сказала она, глядя в ясное, голубое и совсем не военное небо. – Я бы санитаркой легко могла работать. Хоть пользу бы принесла нашим защитникам.
– Не сомневаюсь, Зин. Ты бы и операцию по справочнику сделала и глазом не моргнула, – пошутила Галка, зная, насколько серьезно подруга изучает медицину и готовится стать врачом.
– Думаю, что не очень сложную смогла бы, – сказала Зина, медленно приподнимаясь на локти, и очень серьезно посмотрела на подруг.
– Галка, Зин, хорош о грустном. Пойдем попробуем водичку. Июнь на дворе. А мы не купались еще.
Девчонки с хохотом бросились в воду. Они словно маленькие дети брызгали друг друга водой и дурачились, пока без сил не вышли из воды и не упали на песок. Первой пришла в себя Галка. Она так увлеклась, что забыла про свое достояние. Галкиной гордостью была ее коса, ниже пояса, цвета шоколада. Несмотря на то, что волосы были мягкими, они были очень густыми. Такой косы не было ни у кого во всей школе. Галина Петрова была чуть ниже Таси. Это была очень худенькая девушка, со спортивной фигурой и узкими бедрами. Выразительные серые глаза говорили о многом. У Гали была способность к языкам. Немецкий язык очень легко давался девушке, и нередко она помогала готовиться к урокам своим подругам. К тому же у девушки был математический склад ума. Это ей передалось от родителей. Оба – и мать, и отец – преподавали математику в школе. Отец – Семен Петрович – преподавал очень давно, и настолько он был занят работой и учениками, что до 40 лет так и не женился. А когда к ним в школу после института пришла новая учительница Вера Михайловна, или, как он звал ее нежно, Верочка, он понял, что пропал. Вера была тоненькой, хрупкой, можно сказать хрустальной, девушкой, что, вероятно, и передалось ее дочери. Семен Петрович полгода ухаживал за Верой. Она видела, насколько бережно он относится к ней, и за это время влюбилась в учителя. И можно сказать, сама предложила пожениться. Семен Петрович был несказанно рад и через год появился Галчонок – плод их любви. В 1941 году он, как и многие, пытался записаться на фронт, но ввиду возраста ему отказали. И они вместе с женой продолжали преподавать в этот тяжелый для страны год.
Судя по солнцу, время было около пяти часов вечера. Девушки проголодались и неохотно засобирались домой.
************************************
Немцы заявили о себе громко. Первыми ворвались в город мотоциклисты, потом грузовики, набитые немецкими солдатами, и следом въехали на легковых машинах немецкие офицеры.
Услышав нарастающий рев моторов автомашин, девушки понеслись в сторону города. Чем ближе они подбегали, тем громче нарастал шум машин, тем сильнее стучало сердце и тревожнее становилось на душе. Они быстро пересекли подлесок, который отделял дорогу от речки, и, спрятавшись в кустах, с замиранием сердца наблюдали за колонной техники, которая двигалась в центр города. Пока эта процессия ехала, девчонки с ужасом в глазах, молча наблюдали. Когда же все стихло, они как по команде сели и еще несколько минут молча смотрели друг на друга, боясь нарушить тишину. Первой очнулась Галя.
– Господи, куда ж их так много? – она схватилась за голову и медленно, сдавливая виски, опускала руки, в надежде получить ответ на свой вопрос.
– Девочки, успокойтесь. Сейчас еще посидим немного и дворами будем пробираться домой. Все обойдется, – дрожащим голосом успокаивала подруг Тася. – Зина, Зиночка, ты что? Успокойся. Вот увидишь, наши скоро придут и очистят город от немцев.
Тася легонько потрепала Зину по щекам, так как одноклассница онемела от одного вида колонны и сидела как вкопанная, уставившись в одну точку.
– Папа, мама, Сашка, – тихонько произнесла Зина и закрыла лицо руками. Девушки подвинулись к ней, обняли и начали успокаивать ее. В таком состоянии Зину нельзя было отпускать одну домой.
Полчаса девчонки еще сидели и приводили в чувство Зину. Когда подруга более-менее пришла в себя, девушки решили пробраться к домам и условились при малейшей возможности встретиться вечером или завтра утром у Таисии.
Они выбежали из кустов, пересекли дорогу. Еще немного пробежали вместе по направлению к почте, потом молча посмотрели друг на друга, кивнули и разбежались каждая в свою сторону.
************************************
Казалось, что город вымер. Тася мчалась к дому, что было сил. Когда в поле зрения появился ее дом, ей показалось, что она проделала путь от почты до дома на одном дыхании. Ей оставалось совсем немного, пройти пару домов, перейти дорогу и оказаться под защитой своей дорогой бабушки. «Бедная, она, наверное, уже вся переволновалась. Дернул же черт нас пойти на эту речку. Вот же дуры бестолковые. Война идет, а нам, видите ли, отдохнуть захотелось», – ругалась про себя Тася. Вдруг она услышала мотор мотоцикла, но спрятаться было некуда, а перепрыгнуть забор соседнего дома она не рискнула. Только сейчас она пожалела, что нарядилась в этот яркий желтый сарафан, который был как бельмо на глазу. Тася взяла себя в руки и, пытаясь быть спокойной, перешла дорогу и пошла к своему дому.
Мотоциклисты заметили девушку, остановились, стали что-то громко говорить и смеяться. Потом они подъехали к колонке, которая находилась недалеко, достали фляжки, стали наливать воду и наблюдать за девушкой.
Тася нырнула в калитку и, словно горная лань, перепрыгивая несколько ступенек, влетела в дом и бросилась в объятия своей обеспокоенной бабушки. Пелагея Семеновна не отходила от окна, ждала внучку, когда соседский паренек прибежал и сообщил, что в город пришли немцы. Она видела в окно, как мотоциклисты остановились. А когда увидела, как Тася промелькнула перед домом, очень занервничала.
– Ну, все, все, хватит, моя девочка. Все, ты дома, со мной. Пока я жива, ничего не бойся. Сейчас чайку попьем с мятой, успокойся, моя хорошая,– убаюкивающим голосом говорила Пелагея Семеновна прильнувшей к ней внучке.
Она усадила Тасю за стол, поставила чашки и пошла к печке за чайником. Но шум распахнутой резко двери заставил эту полную женщину в два прыжка вернуться к столу. Она встала сзади Таси, обняла за шею. Девушка закусила губу и судорожно вцепилась в руку бабушки.
Немец был очень высоким, с редкими рыжими волосами и такой же недельной щетиной. Он улыбался, показывая свои желтые зубы. Так они молча смотрели