Внешне они были совершенно разными, да и внутренне тоже. Статная, крепкая, твердо стоящая на ногах и трезво смотрящая на жизнь Лёка, понимающая, что всего, что ей хочется, придется добиваться самой. И хрупкая, ясноглазая Сашка, которую приходилось опекать и лелеять. В общежитии у нее убегало молоко и пригорала каша, стипендию у нее либо вытаскивали в первый же день, либо «расстреливали» в ближайшую же неделю. Она могла ходить в дырявом носке, из которого трогательно торчал нежный девичий пальчик, трогательно накручивала на палец прядь дивных шелковистых волос, гладких и темных, как вороново крыло. Доверчиво смотрела на всех без исключения огромными глазами, фиалковыми, красиво оттененными длинными пушистыми ресницами, и ничуть не расстраивалась, что люди никогда не оправдывали этого ее доверия. Все, кроме Лёки. Лёка была ее божеством. И, пожалуй, если бы понадобилось, то за нее она вполне могла бы убить.
* * *Лиля проснулась с улыбкой. Она и сама не знала, чем вызвано ее отличное настроение. Весной, скорее всего. Лиля очень любила весну с ее неизбежным выздоровлением от зимней хандры, кусачей шерсти свитеров, тяжелых ботинок, жарких пуховиков, бесконечного снега, одинаково унылого в белом и черном цвете, засыпанных дорог и власти тьмы. Свет должен побеждать тьму. В этом она была уверена. Весь ее профессиональный опыт лишь подтверждал это.
Должность у Лили называлась серьезно. Старший помощник руководителя следственного управления, это тебе не хухры-мухры. Карьеристкой она не была. Просто искренне любила свою работу, которая за десять лет службы не утратила ни интересности, ни легкого романтического флера, ни остроты ощущений. Ей нравилось быть следователем. Пожалуй, именно к этому она стремилась все пять лет учебы в юридической академии. Ей было обидно, что про эту трудную, в чем-то героическую профессию так мало знают обычные люди, и ей хотелось как-то побороть эту несправедливость.
Еще будучи следователем, Лиля Ветлицкая охотно общалась с прессой, налаживая контакт между управлением и журналистами, пыталась писать пресс-релизы, причем не суконным, а человеческим языком, понятным и способным заинтересовать сначала СМИ, а затем и читателей. Предложение создать и возглавить пресс-службу прозвучало для нее как гром среди ясного неба, но, подумав, она нашла в нем массу плюсов. Теперь Лиля была в курсе всех дел, которые вели ее коллеги, а не только своих собственных, а главное – могла постоянно поставлять в средства массовой информации поток актуального материала, формирующего положительный имидж следствия. Ей было это интересно. У нее это получалось.
Авторитетная должность и звание подполковника юстиции стали приятным дополнением к той работе, которую она искренне считала делом своей жизни. Это был весьма неплохой результат для тридцати двух лет. И этому результату многие завидовали. Шепоток за Лилиной стройной, идеально ровной спиной не смолкал. Карьеру молодой интересной женщины проще объяснить постельными отношениями с руководством, чем умом и работоспособностью. Про сплетни и козни завистников Лиля знала, но внимания на них не обращала. В отличие от работы это ей было неинтересно.
Сегодня с утра она собиралась в дом-интернат, расположенный на окраине города. Несколько дней назад в «ВКонтакте» появилось видео с пьяными воспитанницами интерната, отчаянно пристававшими к случайному прохожему. Несмотря на то что в самом начале весны вечера были еще холодными, девочки на видео щеголяли в сланцах на босу ногу и в легких курточках поверх футболок. Видео вызвало небывалый резонанс на городском интернет-форуме, а так как речь шла о содержании детей-сирот, то руководство поспешило назначить следственную проверку.
Дело поручили одному из следователей, с которым у Лили были очень натянутые отношения. Женщин он не терпел, женщин следователей не признавал, Лилино звание подполковника воспринимал как личное оскорбление, общение с прессой считал несусветной глупостью, поэтому информации Лиле давал самый минимум, особо не разгуляешься.
За десять лет службы Лиля усвоила правило не бороться с ветряными мельницами, поэтому взяла ноги в руки и поехала в интернат сама, чтобы на месте определиться, что к чему. На выезды она выбиралась редко, и без того ни на что не хватало времени. Как правило, сводки ей поставляли дежурные по управлению. Кроме того, она обязательно присутствовала на всех «оперативках», а также запрашивала интересующую ее информацию у следователей и криминалистов, но право самой выезжать на место происшествия у нее было.
В данном случае говорить о преступлении было пока рано, но первый выезд в интернат оставил у нее тяжелое впечатление. Вроде и здание выглядело отремонтированным, и стены внутри оказались выкрашенными в веселенький розовый цвет, и чистота вокруг была, и прогорклыми щами не пахло, но острый привкус сиротства, казалось, был разлит в воздухе. Он был горьким и затхлым. От него першило в горле и щипало глаза.
– Здравствуйте. Вы будете чья-то мама? – Этот вопрос заставил Лилю завертеть головой в поисках задавшего его человека.
Человек, точнее человечек, стоял рядом и внимательно смотрел на нее снизу. Мальчик, маленький и слишком худенький, с огромными глазами какого-то удивительного изумрудного цвета. Лиля никогда не видела, чтобы у людей были такие глаза.
– Привет. Я уже мама, – улыбнулась она. – У меня есть сын, его зовут Гриша, и ему восемь лет. А тебя как зовут?
– Матвей, мне десять. – Мальчик на глазах поскучнел от ее ответа. Лиля вдруг догадалась, что он принял ее за женщину, приехавшую в интернат усыновлять ребенка, и внезапно расстроилась из-за его в очередной раз разбитых надежд. – А вы к нам по делу?
– Да. Я ищу кабинет директора. Ты мне не покажешь где это?
– Покажу. Отчего ж не показать. А вы нашу директрису знаете?
– Нет. Только собираюсь познакомиться. Что ты мне про нее скажешь? Строгая она у вас?
– Не знаю. – Матвей независимо пожал худенькими плечами. – Мы ее не видим почти никогда. Она к нам не ходит.
– Что значит не ходит? – Лиля даже поперхнулась от удивления.
– Ее недавно назначили, меньше года. Ирина Тимофеевна ее зовут. Бывшая директриса на пенсию ушла. Она к нам все время приходила. Вечером читала иногда, проверяла, легли ли мы спать. Расспрашивала, все ли мы в школе понимаем. А эта в спальни никогда не ходит. Мы ей неинтересны.
– Разве ж так может быть? – рассмеялась Лиля. – Она же ваш директор.
– Может. Ей важно, чтобы комиссии всякие довольны были. Чтобы в отчетах порядок. А мы сами по себе ей без надобности. Она нас знаете как называет? Утырками.
– Утырками? – Лиля не верила собственным ушам.
– Ага. У нас уже несколько воспитателей уволилось. Хороших. Она всем зарплату срезает. А на освободившиеся ставки своих родственников берет. Вот люди и бегут.
Мальчишка явно повторял чьи-то