Толпа все шла, как поток водопада. Я устала только от того, что смотрела. Мои глаза стали стеклянными, разум едва анализировал ужасы передо мной. Существа были ненормальными, им не было места среди людей, и они нашли место в Ночном параде. Это был танец кошмаров, общество самых страшных, жутких и неприятных. Может, так белые люди видели Китайский квартал. Мы жили обществом изгоев, объединились тем, что отличались ото всех вокруг нас.
Я решилась. Я хотела поговорить с менее страшными из духов. Я выбрала монаха с голубой кожей и посохом, его одежда и бритая голова указывали, что он был искателем душ.
Я встала и пошла к нему.
— Острый тофу? — снова спросил призрак.
— Позже, — сказала я, чтобы быть вежливой. Я знала, что нельзя брать еду и напитки призраков. Он держал тофу, не настаивая, а я пошла к голубому монаху.
Что-то заскулило, меня чуть не раздавило существо в виде дивана. Волосатого дивана. Он проскакал мимо на деревянных ногах, фыркнув мне.
— Голубой монах! — позвала я, приближаясь. — Мне нужна помощь.
Он повернулся ко мне, я увидела грязь на его оранжевом одеянии. Его руки были синими, как у трупа, вдвое больше людских. Под ногтями засохла старая грязь. Он держал в одной руке посох, другой потирал грудь и смотрел на меня глазом в центре лба. Глаз был размером с кулак, выглядел скучающим.
Я поклонилась. Я заговорила, замолкла, не зная, как обращаться к монаху.
— Шифу, — я назвала его учителем, — я застряла в мире духов. Мне нужна помощь, чтобы вернуться в мир живых.
Он моргнул глазом и молчал.
— Вы мне поможете? — спросила я.
Он посмотрел без слов на небо, на монстров. Его огромный глаз моргнул. Он поднял посох и пошел дальше с процессией.
Я недовольно топнула ногой. Если мне не помог голубой монах, то кто станет? Их было много, они были странными. Они могли не понимать мой язык. Они могли убить меня, как только я их позову. Они не были похожи на людей так, как этот монах. Я не видела тех, кто мог помочь. Я выругалась и услышала тихий смешок.
Большой рыжий кот шел ко мне. На нем было много царапин, но он нес их гордо, как уличный. Один его глаз был больше другого. У него было два хвоста. Я моргнула.
— Маоэр?
Кот-дух замер и склонил голову.
— Мяу, Дао-девочка, — сказал он.
— Маоэр, ты можешь мне помочь? — выпалила я.
Он лениво посмотрел на меня разными глазами.
— Помочь тебе? С чего Маоэру помогать?
— Я давно тебе помогла.
Кот-дух посмотрел на меня с опаской.
— Маоэр — кот, помни, — сказал он. — Кот не чтит свои долги.
Я вздохнула. Мне было лет девять, когда отец поймал Маоэра на краже рыбьего масла из ламп. Отец не смог поймать самого кота, но привязал его силу к горлянке.
Когда я увидела Маоэра, его загнали в угол мальчишки. Им он казался рыжим котом с раздвоенным хвостом. Они тыкали его палками, дергали за хвосты, жгли шерсть спичками.
Я посмотрела на него и поняла, кем он был. Котом-духом, странным существом, хитрым и с большим аппетитом.
Мальчишки в тот день пытали его часами, и я не могла вмешаться. Отец потерял бы лицо, если бы его дочь увидели в драке с мальчишками. Я ушла в храм. Отец не замечал меня. Я прошла в дальнюю комнату. Я нашла горлянку с силой Маоэра и сломала печать.
В тот день мальчишки попали в лазарет с царапинами. Той ночью кот завыл за дверью подвала, и я вышла поговорить с ним.
Прошли годы, теперь я была в ловушке и нуждалась в помощи. Маоэр сел на корточки и смотрел на меня неровными глазами.
— Кот-дух не чтит долг, — сказала я.
— И не имеет друзей! — добавил он.
— Без долгов и друзей, — сказала я. — Но я тебе нравлюсь.
Он прищурился и отвел взгляд.
— Никто не нравится, — сказал он.
— Кроме меня.
Он посмотрел на нее хмуро, лизнул лапу и сказал:
— Нужна помощь прямо сейчас?
— Да, Маоэр, — выдохнула я. — Помощь нужна сейчас.
Я едва заметила перемену. В один миг я смотрела на рыжего кота, а в другой смотрела на девушку лет пятнадцати в оранжевом платье ципао с длинными расшитыми рукавами. Она сидела на земле, лизала ладонь.
— Поймать мышей? — спросила она.
Я смотрела. Я еще не видела, как Маоэр меняет облик. Это пугало. У девушки были глаза Маоэра, зелеными с коричневым, и глаза были такими же хитрыми и яркими.
— Нет, — сказала я ей. — Я не хочу ловить мышей.
Что-то жаркое промчалось мимо. Я повернулась и увидела, как лысая мужская голова пролетает на колеснице. Та пылала, но огонь не поглощал колесницу. Я моргнула, колесница улетела.
Ночной парад прошел. Мальчик с тофу поспешил за ними, музыка утихала вдали.
Девушка зевнула, внутри ее рот был кошачьим с кошачьими зубами с языком.
— Биться надо? — спросила она.
— Нет, — сказала я, — не биться.
Девушка надулась.
— Не биться? — недовольно спросила она.
— Можешь вернуть меня в мир людей, Маоэр? — спросила я.
Она отвела взгляд и потянулась. Медленно и осторожно она вытянула спину в одну сторону, потом в другую. Она была худой, но красивой.
— Нет, — сказала она. — Нет-нет, но могу поймать мышей. Мяу.
5
Той ночью мы вместе ходили по кварталу в мире духов. Маоэр вернулся в облик кота. Он шел на лапах и показывал мне свои любимые места под лестницами в темных переулках. Мы шли по городу, по незнакомым тропам и знакомым дорогам.
— Маоэр прячется тут, ворует сухую рыбу, — сказал он, указывая на склад, дергая усами.
— Это склад Аншень, — пролепетала я.
— Да-да? — сказал он.
— Отец оградил его.
Кот вздохнул.
— Маоэр знает заднюю дверь.
Я установилась на него.
— Маоэр, — сказала я, — есть… задняя дверь… в храм отца? Или в нашу квартиру?
Он сменил облик, став теперь мальчиком с выпирающим глазом и без зуба.
— Маоэр пытался, — сказал он. — Масло в лампе вкусное, мяу. Не войти. Жаль, мяу, жаль.
Я вздохнула. Конечно, отец оградил дом и храм. Каждая половица, каждый угол был защищен талисманами, зеркалами и рисунками богов на входах и под порогами. Конечно.
Маоэр показал мне узкий проход между двумя кирпичными зданиями переулка Толстяка. Проход вел к нише. Почти утром я свернулась там и уснула.
Сны тревожили монстры. Никто не остался бы спокоен после Ночного парада. Я видела их всю ночь, искаженные лица и жуткие облики. Печаль мальчика с тофу, летающая голова, безразличие голубого монаха проникали с ужасами в мои сны.
Я проснулась тревожной и голодной.
— Прошу, Боци, — взмолилась я, — съешь эти злые сны, —