— А тебе не кажется, Николас, что ты немного торопишься с выводами? — перебил Дрифт.
Выражение лица Келсьера почти вознаградило его за недавнее унижение — похищение на улице и разоружение под дулом пистолета.
Старик закусил губу.
— Как это?
— Ты сказал, что хочешь меня нанять, — тихо ответил Дрифт. Даже не так ты сказал, что нуждаешься в моих услугах.
— Ты хорошо поработал на меня когда–то, во всяком случае, до того прискорбного инцидента в системе Нгуены, после которого, очевидно, решил выйти из игры, — проскрипел Келсьер, — и мои источники сообщают, что твоя команда и твой корабль вполне подходят для этой работы. В чем проблема?
— Проблема в том, что я не давал согласия, — сказал Дрифт, настороженно наблюдая краем глаза за парнем но имени Маркус. — Есть работа, а есть рабство, это разные вещи, знаешь ли.
Келсьер поставил чашку, соединил кончики пальцев металлические с живыми — и взглянул поверх них на Дрифта. Дрифт усилием воли заставил себя не отводить глаз.
— Я знаю, что это вещи разные, — сказал Келсьер, и голос у него вдруг сделался ледяным — даже прежнего суховатого юмора не осталось. — Буду тебе признателен, если ты оставишь попытки меня поучать. У меня есть много способов убедить тебя, что эта работа в твоих же интересах, Икабод. Во–первых — и давай не будем делать вид, что не замечаем, так сказать, слона в комнате, — факт есть факт: по левую руку от меня сидит человек, которому я могу приказать тебя убить, и ты умрешь — на землю упасть не успеешь. Он это и с табуретки может.
У парня по имени Маркус дрогнули губы. Дрифт посверлил его глазами и снова переключил внимание на Келсьера. Никогда не смотри на пушку — смотри на человека, который держит пушку в руках.
— Не такие пробовали.
— Не такие? Сомневаюсь, — твердо ответил Келсьер. Пару секунд глядел на Дрифта, затем вздохнул. — Ну ладно. Маркус?
Маркус не шевельнул ни одним мускулом, но его лицо вдруг резко изменилось в ослепительной разноцветной вспышке: деформированный череп, изображенный в ядовитых, кричащих неоновых красках, плод какого–то извращенного воображения; прежде всего бросалась в глаза безумная кривая ухмылка с оскаленными клыками. Череп светился каких–нибудь полсекунды и тут же погас, но свое дело сделал: сердце у Дрифта заколотилось как бешеное. Это был электат, управляемая нервными импульсами подкожная электронная татуировка: некоторые банды использовали их вместо опознавательных знаков, некоторые правительства — вместо удостоверений, а кое–кто носил их и просто так, когда хотел сделать бодиарт, но считал невыгодным или глупым постоянно выставлять его на всеобщее обозрение. Однако вот этот конкретный электат был слишком хорошо известен. Печально известен, можно сказать.
— Человек, который смеется, — пробормотал Дрифт.
Маркус Холл, он же Человек, который смеется, едва заметно кивнул. Перед Икабодом Дрифтом сидел мужчина, имеющий славу самого страшного наемного убийцы в галактике, которого разыскивали все государственные конгломераты, а несколько корпораций назначили за него награду частным образом. Но несмотря на то, сколько денег обещано за его голову, Холл оставался жив и на свободе — вероятно, потому, что если ты знаешь, кто такой Человек, который смеется, и где он сейчас, то и он тоже наверняка знает, кто ты и где ты, а играть в эту рулетку желающих не находилось. Кроме того, Дрифт давно пришел к выводу, что, несмотря на все обещанные вознаграждения, ни одному правительству не хотелось убирать самого известного и квалифицированного киллера из игры окончательно — мало ли, вдруг когда–нибудь пригодятся его услуги.
Дрифт сглотнул и снова повернулся к Келсьеру.
— Если он меня убьет, я не смогу сделать для тебя эту работу.
— Так если ты все равно не собираешься ее делать, что я теряю? — пожал плечами Келсьер. — Но давай оставим это. Я не собираюсь лгать, Икабод, не собираюсь уверять, что ты мне как сын родной, но ты был надежным, пусть и не самым… удобным партнером в прошлом, и я к тебе в некотором роде привязался. Не хотелось бы оставлять тебя валяться в луже крови в провонявшем джином притоне на кармеллианской луне даже ради того, чтобы доказать свою правоту. Может, поговорим о чем–нибудь более приятном, например о тех возможностях, которые ты получил благодаря мне?
Дрифт настороженно глядел на старика.
— Ты еще меня же и пристыдить надеешься?
— И не думал, — вздохнул Келсьер. — Но смею все же заметить, что, если бы не мое вмешательство, ты бы отправился в тюрьму и, вполне возможно, так и гнил бы там до сегодняшнего дня.
— И это было совершенно бескорыстным жестом с твоей стороны, — хмыкнул Дрифт.
— И охота тебе сейчас препираться насчет мотивов? — спросил Келсьер. У тебя хватило глупости поднять кровавый бунт на корабле, а потом я питься в порт, не потрудившись даже замести следы…
— Не так все было, огрызнулся Дрифт. — Как будто не знаешь.
— Нет, не знаю, представь себе, возразил Келсьер, — да и в любом случае ото не важно. Никаких доказательств в свою защиту ты предъявить не мог, и в глазах закона ты был виновен. Я сделал тебе предложение, позволявшее остаться па свободе и летать, более того, сохранить командование кораблем, который ты захватил насильственно, — и ты его принял.
Дрифт скривился:
— Можно подумать, у меня был…
— Ты его принял! — рявкнул Келсьер и откинулся назад. — Должен признать, я не ожидал, что ты когда–нибудь расстанешься с этим кораблем — ты ведь был к нему так привязан, судя по всему. Должно быть, для тебя это было хуже смерти… не буквально, конечно, — заключил он и лениво шевельнул механической рукой.
Усмешка Келсьера сделалась злобной, и Дрифт стиснул зубы. Все знает — и шуточки шутит об этом!
— Вижу, и эта линия убеждения не сработает, — признал Келсьер. — Ты человек гордый, запугать тебя не так–то легко, а я слишком давно ушел из публичной политики и уже разучился вешать лапшу на уши и улыбаться так, чтобы в это поверили. Значит, остается что? — Он рассеянно стер едва заметное пятнышко со своей металлической руки. — Деньги, полагаю. Работа, как я