Человек со шрамами и арфистка забронировали места на «Драгомире Пеннимаке», что шел из Хэдли Прим к Ганноверу и Танцующей Даме, минуя по пути Верховную Тару. Лайнер был из тех, что назывались «восемнадцатками», по числу альфвеновых двигателей, он перевозил три тысячи душ, считая пассажиров и команду. Его вытолкнули с высокой иеговянской орбиты в зону ползанья, а сеть магнитно-лучевых подушек Космического Транспортного Контроля равномерно поднимала корабль все выше, передавая от одной платформы к другой и наращивая ускорение, пока не метнула мимо орбиты Аштерата в объятия гигантских проекторов, выведенных на орбиту Шри Шивы, суперюпите-рианца во внешних пределах дорог Иеговы. К тому времени «Пеннимак» достиг значительной части скорости света и несся к червоточине в пространстве.

Однажды вечером Фудир решил объяснить арфистке процесс межзвездных перемещений. Они сидели в кормовом пассажирском холле под названием «Услада Деви» — огромном зале с отделкой, достойной тех бедняков, кто путешествует на палубах ниже восьмой. Их окружали голограммы Бэт Хэдли; но смежные панели надвигались одна на другую, поэтому общее впечатление складывалось не лучшее. Арфистка и человек со шрамами ели переваренные овощи и филе чего-то, напоминавшего свинину.

— Древний бог Шри Эйнштейн, — рассказывал Фудир, — заявил, что ничто не может двигаться через пространство быстрее скорости света. Как говорят, он сделал это для того, чтобы запереть человечество на родной Терре.

Арфистку не интересовало, как они доберутся до Верховной Тары, она думала о том, что им делать, когда окажутся там; но до тех пор охоту на бан Бриджит все равно не начать. Девушка вздохнула.

— И зачем это нужно было Шри Эйнштейну?

— Как говорят, он предвидел свержение Терры ее колониями и решил избежать этого, лишив людей самой возможности межзвездных путешествий.

— «Как говорят»… — скептически отметила арфистка.

Фудир пожал плечами.

— Шри Эйнштейн вещал столь серьезно, что ему ответила сама природа материи. Но бог обмана, Шри Максвелл, спустил своих демонов. В отличие от слова Шри Эйнштейна, однозначно и неизменно приводящего к высшему единству, слова Шри Максвелла биполярны и способны как отталкивать, так и притягивать. По его велению плазма стала перетекать от звезды к звезде, искривляя саму ткань пространства в сверхсветовые складки еще в те времена, когда Вселенная была космическим яйцом, которое могло бы уместиться в моей ладони. И именно благодаря этим дорогам человечество разбрелось по Спиральному Рукаву.

От кривой улыбки арфистки так и веяло недоверием.

— Но Шри Эйнштейн объявил, что ничто не может двигаться быстрее света. Если да, то это означает, что они были какими-то слабыми полубогами?

Фудир покачал головой, что означало терранское «да».

— Так и было. Но Шри Эйнштейн объявил, что пространство не может существовать без материи, поэтому само пространство не является материей. А вот «не-материя» может путешествовать быстрее света. Это то, что мы, терране, именуем «лазейкой». Плазменные петли создают червоточины в самом пространстве, и это обмануло Шри Эйнштейна, ибо то, что попадает в складки, невозможно увидеть из ньютоновских плоскостей. Таким образом, мы избежали его гнева, укрывшись от его внимания. В складках корабли вроде «Пен-нимака» все еще должны двигаться медленнее света, но и корабль, и сам свет идут со скоростью пространства.

— Избавь меня от притч, — арфистка вернулась к еде, — я не слишком хорошо знакома с теологией, но моя мать была скептиком. Она верила, что не может быть больше одного бога, а все остальные — это мудрецы, которых вела и направляла божественная мудрость. Она любила цитировать древнего пророка Оккама, который сказал, что поклоняться следует не большему числу богов, чем то необходимо, и что одного было бы вполне достаточно.

Человек со шрамами хотел засмеяться, но вдруг замер, так и не успев улыбнуться. Еще мгновение он сидел с ужасным оскалом, а потом вздрогнул, и черты его лица приобрели чуть более резкий, коварный вид. Губы хищно растянулись, и арфистке стало не по себе. Это была уже не та улыбка, которой он собирался одарить ее.

— Тебе придется простить старину Фудира, — произнес он. — Раньше он был картографом и считает, что теология сверхсветовых путешествий должна увлекать всех так же, как его самого.

— Ах…

Арфистка откинулась назад и посмотрела на спутника. Ей уже приходилось видеть внезапные изменения его настроения. Теперь она понимала, что они означали.

— Ты, должно быть, Донован.

Улыбка сквозила холодом.

— Да. Остальные могут проявляться, но я тот, кто должен быть. Я — первичная материя, из которой сформированы все остальные. Позволь сказать тебе: Фудир трижды спляшет вокруг бара, прежде чем переступить порог, но я отнял у него способность говорить, чтобы объяснить тебе то, чего он не скажет, а именно: ты отправилась в бессмысленное путешествие и твой поиск окончится неудачей.

— Что ж, — сказала арфистка, — ты прямо как синяя птица счастья.

— Смейся, арфистка, смейся. Оптимизм — дитя невежества.

— Жаль, что арфа сейчас не со мной. Я чувствую голтрэй, и моим пальцам не терпится его сыграть.

— О, какая бы меня ждала какофония! Как мы, семеро, можем существовать в гармонии? Будь внимательна. Спиральный Рукав — дом лишь для двух видов людей: тех, кто внимателен, и тех, кто мертв. Твоя мать была Гончей, которую разыскивали другие Гончие. Думаешь, твои метания увенчаются успехом там, где потерпело неудачу их мастерство?

— Это возможно, — арфистка отодвинула остатки обеда, — по двум причинам. Первая — дочь может знать свою мать лучше любого коллеги и увидеть ее след там, где не сумели другие.

— Но она ушла по делам Гончей, а не матери. Если она не выходила на связь ни с тобой, ни со Сворой, значит она не может; а там, где работают Гончие, «не