Босх выпрямился и впервые окинул взглядом все тело целиком. Обнаженное и сморщенное. Забытое всеми. «Нет ли там, в цементе, еще и других, которые тоже дожидаются, чтобы их откопали?» – подумалось ему.
– Закрой, – велел он Сакаи.
– Ведь это он, Кукольник?
Босх промолчал. Выбравшись из микроавтобуса, он расстегнул «молнию» на плаще, чтобы впустить внутрь хоть немного свежего воздуха.
– Эй, Босх, – окликнул его изнутри автобуса Сакаи. – Мне просто любопытно, как вы узнали об этой девке? Если Кукольник мертв, кто вам сообщил, где ее искать?
Босх не ответил и на этот вопрос. Медленным шагом он направился обратно под навес. Похоже, стоявшие под ним все еще не решили, как вытащить кусок цемента, в котором недавно лежало тело. Эдгар, боясь испачкаться, стоял поодаль. Босх знаком подозвал его и Паундса, и они встали слева от траншеи, где их никто не мог услышать.
– Ну? – спросил Паундс. – Что мы имеем?
– Похоже на работу Черча, – ответил Босх.
– Черт! – выругался Эдгар.
– Ты уверен? – переспросил Паундс.
– Об этом говорит каждая деталь, которую мне удалось рассмотреть: Кукольник. Вплоть до «подписи». Она – там.
– Подпись? – озадаченно спросил Эдгар.
– Белый крестик на ногте ноги. Все время, пока шло следствие, мы не разглашали этого. Договорились со всеми репортерами, что они не станут о том сообщать.
– А может, какой-то подражатель? – с надеждой в голосе предположил Эдгар.
– Может быть. В газетах о белом крестике не упоминали ни разу, пока мы не закрыли дело. После этого Бреммер из «Таймс» написал о Кукольнике книгу. Там он упомянул и про «подпись».
– Значит, мы имеем дело с подражателем! – провозгласил Паундс.
– Все зависит от того, когда она умерла, – возразил Босх. – Книга Бреммера появилась примерно через год после смерти Черча. Если девушку убили после выхода книги, значит, это действительно подражатель. Если же ее уложили в цемент до того, то я уж и не знаю…
– Черт! – повторил Эдгар.
Прежде чем снова заговорить, Босх некоторое время размышлял.
– Тут может быть много вариантов. Подражатель. Но не исключено, что у Черча был напарник, о котором нам ничего не известно. Или, быть может… я шлепнул не того парня. Возможно, в записке, кто бы ее ни написал, – правда?
После того, как прозвучали эти слова, в воздухе на несколько мгновений повисло молчание. Собеседники отреагировали на них, как на собачье дерьмо на тротуаре: осторожно обходили, стараясь не приглядываться.
– Где записка? – спросил наконец Босх у Паундса.
– В моей машине. Сейчас принесу. Но что ты имеешь в виду, говоря, что у него мог быть партнер?
– Допустим, это – дело рук Черча. Но он мертв. Откуда тогда появилась записка? Значит, совершенно очевидно, что кто-то знал, что он сделал и куда спрятал труп. В таком случае, кто он, этот второй? Партнер? Может, у Черча был партнер по убийствам, о котором мы даже не догадывались?
– Помните Хиллсайдского Душителя? – спросил Эдгар. – Потом выяснилось, что это были душители. Их оказалось двое. Два двоюродных братца, которым нравилось убивать молодых женщин.
Паундс отступил назад и принялся трясти головой, словно отгоняя предположение, которое, окажись оно правдой, могло стоить ему карьеры.
– А вдруг это Чэндлер? – предположил он. – Допустим, жена Черча знает, куда он запрятал тело. Она говорит о том Чэндлер, а та разрабатывает этот план. Пишет записку, подделываясь под Кукольника, и подкидывает ее нам. Таким образом Чэндлер точно создает условия, чтобы тебе всыпать.
Босх прокрутил в мозгу и этот вариант. Сначала он показался ему правдоподобным, но потом обнаружились его слабые стороны. Они уже перебрали все возможные сценарии.
– Но почему Черч стал бы одни тела хоронить, а другие – нет? Психоаналитик, который в свое время консультировал нашу группу, сказал, что Черч не просто так выставлял напоказ тела своих жертв. Он был эксгибиционист. А под конец, после седьмого убийства, стал подбрасывать записки – нам и в газету. В таком случае глупо думать, что одни тела он оставлял, чтобы их нашли, а другие хоронил в цементе.
– Верно, – согласился Паундс.
– Мне больше нравится идея с подражателем, – сказал Эдгар.
– Но для чего копировать чей-то стиль вплоть до «подписи», а потом хоронить тело? – спросил Босх.
На самом деле он спрашивал не их. На этот вопрос предстояло ответить ему самому. Долгое время они стояли, не произнося ни слова, и для каждого становилось все более очевидным, что наиболее вероятное предположение, скорее всего, заключается в следующем: Кукольник до сих пор жив.
– Кто бы это ни сделал, зачем была нужна записка? – изрек Паундс. Он выглядел крайне возбужденным. – Зачем он подбросил нам записку? Ведь его уже никто не ищет.
– Потому что хочет привлечь к себе внимание, – ответил Босх. – Такое же, как Кукольник. Такое же, какое привлечет к себе и этот процесс.
Вновь воцарилось долгое молчание.
– Ключ к разгадке, – наконец нарушил его Босх, – это идентификация жертвы. Надо выяснить, сколько времени она пролежала в цементе, и тогда мы поймем, с чем имеем дело.
– Так что же нам теперь делать? – спросил Эдгар.
– Я тебе скажу, что делать, – ответил Паундс. – Мы никому ни хрена об этом не скажем. Пока не скажем. До тех пор, пока не узнаем, что происходит. Дождемся результатов вскрытия, установления личности. Узнаем, как давно умерла эта девушка и чем она занималась, пока не пропала. И только тогда мы… я сообщу, каковы будут наши дальнейшие действия. А до тех пор – никому ни слова. Если что-то пойдет не так, нашему отделению может быть нанесен непоправимый вред. Я вижу, кое-кто из журналистов уже здесь. Беру их на себя. И чтобы больше никто с ними не разговаривал! Все поняли?
Босх с Эдгаром утвердительно кивнули, и Паундс отошел, медленно ступая между обломками, двинулся по направлению к кучке репортеров и операторов, собравшихся возле желтой ленты, натянутой полицейскими.
Несколько мгновений Босх и Эдгар молча провожали его взглядами.
– Надеюсь, он знает, что собирается им сказать, черт его дери, – прокомментировал Эдгар.
– Он вызывает огромное доверие, не правда ли? – ответил Босх.
– О, да!
Босх двинулся обратно к навесу, и Эдгар последовал за ним.
– Что вы собираетесь делать с отпечатком, который от нее остался?
– Молотобойцы говорят, что его вряд ли удастся извлечь. По их словам, тот, кто замесил цемент, не так уж тщательно следовал инструкциям. Налил слишком много воды, а песок насыпал мелкозернистый. В результате получилось что-то вроде глины. Если мы попытаемся поднять весь кусок целиком, он рассыплется под собственным весом.
– А что же делать?
– Донован уже замешивает настоящую глину. Хочет сделать слепок лица. Что касается рук, то у нас остался отпечаток только левой – правая разлетелась, когда мы долбили цемент. Тут Донован хочет применить упругий силикон.