Я сидел в приемной педиатра, который должен был сделать Аманде очередные прививки. Кроме меня здесь были четыре мамаши, покачивавшие на коленях своих малышей. Они разговаривали друг с дружкой, старательно не замечая меня.

Я уже начал привыкать к этому. Мужик, который сидит дома, мужик, оказавшийся в приемной педиатра, — явление ненормальное. И означает оно, что с ним что-то неладно — то ли он работу найти не может, то ли его уволили за пьянство или наркотики. Вот мамаши и делают вид, будто его здесь нет.

В конце концов нас пригласили к врачу. Человек он был благожелательный, о том, почему сюда прихожу я, а не жена, никогда не спрашивал. Он сделал дочке два укола. Аманда расплакалась.

— На местах уколов могут появиться небольшие припухлости и покраснение. Если не пройдет через пару дней, позвоните мне.

Я вышел в приемную, доставая кредитную карточку, чтобы оплатить счет, малышка все плакала. Тут и позвонила Джулия.

— Привет. Что у тебя там творится? — Она, должно быть, услышала плач.

— Оплачиваю педиатра.

— Туго приходится?

— Да вроде того…

— Ладно, послушай, я просто хотела сказать, что уйду сегодня пораньше — наконец-то! Хочешь, я по дороге домой прихвачу что-нибудь на ужин?

— Это было бы отлично, — сказал я.

К половине шестого дети были дома, обчищали холодильник. Николь поедала здоровый кусок сыра. Я велел ей остановиться — так она не сможет ничего съесть за ужином. Потом пошел накрывать на стол.

— А где ужин-то?

— Скоро будет. Мама привезет.

— Ага, — Николь на несколько минут отлучилась. — Мама очень извиняется, что не позвонила, но она сегодня задержится допоздна, — сказала она, возвратясь.

— Что? — Я разливал воду по стоявшим на столе стаканам.

— Ей очень жаль, но она задерживается. Я с ней только что разговаривала.

— Черт!

Это было совсем уж неприятно. При детях я старался, как мог, не выказывать раздражение, но иногда оно прорывалось наружу. Я вздохнул:

— Ладно. Излови брата и забирайтесь в машину. Мы едем в кафе.

В этот вечер я так и оставил стол накрытым — в виде безмолвного упрека. Джулия, вернувшись около десяти, это, конечно, заметила.

— Извини, милый.

— Я понимаю, ты была занята.

— Очень. Прости меня, ладно?

— Уже простил, — ответил я.

— Ты у меня самый лучший на свете, — Джулия послала мне через комнату воздушный поцелуй. — Пойду приму душ, — сказала она и вышла.

Я смотрел, как Джулия спускается по лестнице, заглядывает в детскую. Миг спустя я услышал, как она воркует с малышкой и как та что-то лепечет. Я спустился следом за Джулией.

В темной детской жена держала малышку на руках, тычась в нее носом. Я сказал:

— Джулия… ты ее разбудила.

— Нет, она не спала. Правда, сладенькая моя?

Аманда потерла крохотными кулачками глаза и зевнула. Она явно только что проснулась. Джулия повернулась ко мне:

— Нет. Честно. Я ее не будила. Почему ты так смотришь на меня? Будто в чем-то обвиняешь?

— Я ни в чем тебя не обвиняю.

Дочка захныкала, потом расплакалась всерьез. Джулия тронула подгузник.

— По-моему, мокрая, — сказала она и, вручив мне ребенка, вышла из комнаты.

Я поменял подгузник, уложил Аманду в кроватку и тут услышал, что Джулия вышла из душа, хлопнув дверью. Когда Джулия начинала хлопать дверьми, это был знак мне: надо пойти и успокоить ее. Однако сегодня успокаивать Джулию мне совсем не хотелось. Меня злило, что она разбудила ребенка, злила безответственность, с которой Джулия обещала вернуться домой пораньше и даже не соизволила позвонить мне и сказать, что не сможет. Наверное, ей просто стало наплевать на семью. Я не знал, что со всем этим делать, однако и сглаживать возникшее между нами напряжение не хотел.

Я вернулся в гостиную, присел. Взял книгу, которую читал до прихода Джулии, и попытался сосредоточиться на чтении, но, разумеется, не смог.

Когда я наконец добрался до постели, Джулия уже крепко спала. Я залез под одеяло и повернулся на бок, спиною к ней.

Аманда заплакала в час ночи. Я нащупал выключатель.

— Что с ней такое? — сонно спросила Джулия.

— Не знаю.

Я вылез из постели, тряхнул головой, отгоняя сон. Прошел в детскую, включил свет. Дочка стояла в кроватке и рыдала во весь голос. Я протянул к ней руки, она потянулась ко мне, и я попытался ее успокоить. Может, приснилось что, подумал я.

Однако она продолжала плакать, не умолкая. Возможно, что-то причиняет ей боль, что-то попавшее в подгузник. Я осмотрел ее. И увидел воспаление, красную сыпь на животе, расползающуюся полосами на спину, а по спине к шее.

Вошла Джулия.

— Ты не можешь ее угомонить? — спросила она.

— С ней что-то неладное, — я показал Джулии сыпь.

— Жар у нее есть?

Я тронул лоб Аманды. Лоб был потный, горячий, но это могло объясняться и плачем. Тело оставалось прохладным.

— Нет, не думаю.

Теперь я вдруг увидел сыпь и на бедрах. Была ли она там мгновением раньше?