— Господи, — сказала Джулия. — Я позвоню врачу.
— Да, позвони.
Я уложил девочку на спину — она еще пуще зашлась в крике — и внимательно осмотрел все ее тельце. Сыпь распространялась, сомневаться в этом не приходилось.
Джулия вернулась, сказала, что оставила врачу сообщение.
— Ждать нельзя. Отвезу ее в «скорую», — сказал я.
— Хочешь, я поеду с тобой?
— Нет, оставайся с детьми.
— Ладно, — сказала Джулия и ушла обратно в спальню. Малышка продолжала вопить.
— Я понимаю, плач причиняет неудобства, — говорил интерн, — однако не думаю, что давать ей успокоительное безопасно.
Мы находились в палате больницы «скорой помощи». Интерн склонялся над Амандой, заглядывая ей в ухо с помощью какого-то инструмента. К этому времени уже все ее тело отливало яркой, воспаленной краснотой.
Эта краснота меня пугала. Да и интерну я не доверял, он казался мне слишком молодым и неопытным. Судя по лицу, он и бриться-то еще не начал.
— Жара у нее не было, — сказал, игнорируя вопли Аманды, интерн. — Впрочем, в таком возрасте это ничего не значит. До года температура может не подниматься даже при острых инфекциях.
— Так все дело в этом? — спросил я. — В инфекции?
— Не знаю. Сыпь наводит на мысль о вирусе. Но сначала надо посмотреть анализ крови. А, хорошо… — Проходившая мимо сестра вручила ему листок бумаги. — Угу… хмм…
— Ну что там? — спросил я, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
Он смотрел в листок и покачивал головой.
— Так что?
— Это не инфекция, — сказал он. — Лейкоциты в норме, белок тоже.
— И что это значит?
Интерн выглядел очень спокойным. Я подумал: может, он просто тупица?
— Придется проводить расширенное обследование, — сказал он. — Я закажу консультацию хирурга, невропатолога, вызовем дерматолога, инфекциониста. Это означает, что множество людей будут задавать вам одни и те же вопросы, однако…
— Не страшно, — сказал я. — Просто… вы-то как думаете, что с ней неладно?
— Не знаю. Если это не инфекция, нужно искать другие причины… Из страны она не выезжала?
— Нет.
— Воздействию тяжелых металлов или токсинов в последнее время не подвергалась?
— Нет, нет.
— Можете вы вспомнить хоть что-то, способное вызвать такую реакцию?
— Нет, ничего… постойте, ей вчера делали прививки.
— Какие именно?
— Не знаю, — раздраженно ответил я, — те, какие положены в ее возрасте… Вы же тут врач, черт побери…
— Все в порядке, мистер Форман, — успокаивающе произнес он. — Я понимаю, вам нелегко. Если вы назовете мне имя вашего педиатра, я ему позвоню.
Я кивнул. Вытер ладонями лоб. Я был весь в поту. Я продиктовал интерну имя педиатра, и тот занес его в записную книжку. Я пытался успокоиться. Пытался мыслить трезво.
А малышка все продолжала плакать.
Через полчаса у нее начались судороги — как раз когда над ней склонился один из облаченных в белый халат консультантов. Маленькое тельце ее вдруг задергалось, она беспорядочно забила ногами.
Не помню, что я говорил и делал в ту минуту, однако в палате появился здоровенный, как футболист, санитар, который вытащил меня наружу и держал, не отпуская, за руки. Я взглянул из-за его огромного плеча на шестерых врачей, столпившихся вокруг моей дочери, на сестру, вводившую ей в лоб иглу. Тут я закричал и забился, однако санитар объяснил, что это всего лишь внутривенное вливание. У девочки обезвоживание организма. Отсюда и судороги.
Судороги прекратились через несколько секунд. Но плакать она не перестала.
Незадолго до рассвета вызванные к Аманде специалисты, посовещавшись, объявили, что у нее либо кишечная непроходимость, либо опухоль мозга — что именно, они решить не могли и потому распорядились о проведении магнитно-резонансного сканирования.
Аманду пристегнули ремнями к доске, которая вкатывалась на роликах внутрь большой белой машины. Дочка смотрела на нее в ужасе, по-прежнему продолжая рыдать. Медицинская сестра сказала, что я могу подождать в соседнем кабинете, вместе с оператором. Я перешел в комнату с окном во всю стену, в которое был виден прибор.
Аманда была уже внутри его. Микрофон доносил до нас ее тоненький писк. Оператор щелкнул переключателем, заработал, создавая изрядный шум, насос. Но я все равно слышал крик моей дочери.
И вдруг он прекратился. Аманда замолкла.
Я глянул на оператора, на сестру. На лицах у них застыл ужас. Нам всем пришла в голову одна и та же мысль — случилось что-то страшное. Сердце затрепетало у меня в груди. Оператор торопливо выключил насос, и мы бросились к Аманде.
Она лежала на доске, все еще пристегнутая, дышала тяжело, но, похоже, чувствовала себя лучше. Кожа ее уже значительно посветлела, став розовой, местами на ней появились участки нормального цвета. Сыпь исчезала прямо у нас на глазах.
Мы вернулись в палату, однако отпустить Аманду домой врачи не решались. Они все еще подозревали, что у нее опухоль или непорядок с кишечником, и хотели понаблюдать ее в больнице. Между тем сыпь проходила и час спустя исчезла совсем.
Никто не мог понять, что произошло, врачи пребывали в растерянности. Аманда же с жадностью высосала бутылочку детского питания и заснула у меня на руках.
Спустя некоторое время врачи объявили об очередной победе современной медицины и разрешили нам ехать домой. Аманда всю дорогу крепко спала. Когда я нес ее от машины к дому, небо было уже совсем светлым.
День третий: 6.07
В доме было тихо, дети еще спали. Джулию я обнаружил в столовой, она стояла и смотрела на задний двор. Я сказал:
— Мы вернулись.
Джулия повернулась ко мне:
— Ну как, с ней уже все в порядке?
Я протянул ей ребенка:
— Кажется, да.
— Слава богу, — сказала Джулия. — Я так волновалась. Впрочем, к Аманде жена не приблизилась и не коснулась ее.
— Я ужасно себя чувствую. Всю ночь не могла заснуть. Взгляд ее скользнул по моему лицу и ушел в сторону. Вид у Джулии был виноватый.
— Хочешь ее подержать?
— Я, э-э… — Джулия покачала головой. — Не сейчас. Мне надо проверить разбрызгиватели. По-моему, они выливают на розы слишком много воды.
Я смотрел, как Джулия выходит на задний двор, как стоит, рассматривая разбрызгиватели. Она обернулась, взглянула на меня, потом сделала вид, будто проверяет висевший на стене таймер. Я не понимал, что там проверять. Садовники отрегулировали таймер разбрызгивателей всего лишь на прошлой неделе.
На руках у меня зашевелилась Аманда. Я отнес ее в детскую, поменял подгузник и уложил в кровать.
Когда я вернулся, Джулия на кухне разговаривала по сотовому телефону. Это была еще одна из ее новых привычек. Домашним телефоном она больше не пользовалась. Я как-то спросил у нее почему. Она ответила, что ей приходится делать много междугородных звонков, а компания оплачивает счета за сотовую связь.
Я замедлил шаг и услышал, как она говорит:
— Да, черт возьми, конечно, сделала, но теперь нужно быть осторожнее… — Тут она подняла взгляд и увидела меня. Тон ее изменился: — Хорошо, э-э… послушай, Кэрол, я думаю, мы сможем все уладить, надо только позвонить во Франкфурт. Пошли следом