— Забудьте, — отрезала Кейтлин. — Мы будем биться до последнего.
Лейтенант Антея прижала уши и непроизвольно рыкнула, обнажив клыки.
— Да вы хоть тест на девственность сделали? Одного этого результата достаточно, чтобы вынести приговор, я уж не говорю о показаниях вашего дракона. Чем дольше будете валандаться, тем гаже выйдет. Привлекут товарищей-пилотов, чтобы они вас опорочили, членов семьи, инструкторов, техников… — Антея поймала двумя когтями блоху, закинула себе в пасть и проглотила. — Я не раз такое наблюдала, для обвиняемого никогда ничем хорошим это не заканчивается. Никогда.
Кейтлин и лейтенант Антея скрестили взгляды. Потом юристка сказала:
— Отправляйтесь к себе, хорошенько все обдумайте, поддайтесь отчаянию. Потом снова свяжитесь со мной, и заявим о признании вины.
— Нет, не заявим, — не сдавалась Кейтлин; юристка молчала. — У моей семьи есть деньги, уверена, у матушки нет ни малейшего желания пятнать семью позором. К тому же я невиновна. Так что идите нахрен, мне бояться нечего.
Лейтенант Антея достала из сумочки мобильник:
— Вызову ваших сопровождающих. У вас, кстати говоря, какие отношения с пилотами? В смысле, с женщинами-пилотами?
— Нормальные.
— Неужели? Что ж, все, видимо, когда-нибудь случается в первый раз.
В казарме не действовала официальная иерархия, но Сирше была первой женщиной, которую приняли в Драконий Корпус, и потому все признавали ее авторитет. Так что именно к ней Кейтлин и отправилась за советом.
Сирше отложила боевой нож, которым как раз вскрывала письмо:
— Да уж, надо признать, ты у нас конь с яичниками.
— Я невиновна, но адвокат отказывается принимать мое свидетельство. Меня хотят подставить, ей об этом прекрасно известно, но она не желает ничего делать, чтобы докопаться до истины. Мне нужен другой адвокат — настоящий, готовый за меня биться.
— А назначили тебе лейтенанта Антею. Хочешь независимого консультанта — твое право. Но платить будешь сама. У тебя есть на это деньги?
— Нет. Но они есть у Дома Сан-Мерси. Если меня признают непригодной для Драконьего Корпуса, пятно бесчестья ляжет на весь наш род, проступок запишут огненными буквами в Книге Стали. Такое даже моей матери придется не по вкусу.
— Вот и займись. А я умываю руки.
Оставшись в одиночестве в своей комнате, Кейтлин вывела на листе бумаги самым красивым почерком, на какой только была способна: «Матушка», — и долго-долго смотрела на это слово. А потом изящной и твердой рукой написала самое трудное в своей жизни письмо.
В тот вечер пилоты, которые вместе с ней занимали женскую половину казармы, устроили судилище. Ровно дюжина, не считая Кейтлин. Конечно, они не имели никакого официального права ее судить. Но она знала о предстоящем испытании. То, как с Кейтлин будут обращаться в ближайшие несколько недель, во многом зависело от того, как она сумеет защититься сейчас.
В общем зале сдвинули полукругом стулья, в центре этого полукруга у стены поставили Кейтлин. Изольда подожгла шалфей и провела церемонию воскурения. Брианна (которая играла роль судьи, а потому стояла, а не сидела) призвала lux aeterna[32] и зажгла от него духовную свечу. Свечу поставили на столе, который располагался на равном расстоянии между Кейтлин и судьей. Судилище было неофициальным, так что Брианне не зашивали веки (ведь потом остались бы следы), а просто прикрыли глаза повязкой. Сирше, выступавшая инквизитором, раздела Брианну до пояса и острым серебряным ножом вырезала ей на животе полумесяц, чтобы во время слушания текла живая кровь. Фиона выключила свет. А Мерил открыла блокнот и приготовилась протоколировать.
Все они когда-то были подругами Кейтлин. Не просто подругами — им вместе удалось бросить вызов власти мужчин и добиться того, чего прежде не добивалась ни одна женщина. Они были свои в доску. А теперь, стоя в мерцающем круге света посреди тьмы, Кейтлин не видела ни одного дружелюбного взгляда. Даже лицо Изольды застыло как каменное. Кейтлин тошнило от всего этого представления.
— Ладно, — сказала она, — не будем тянуть резину.
— Не тебе решать, когда начнется и когда закончится церемония, — отрезала Сирше. — И как она будет проходить. И какое будет определено наказание. Ясно?
Подавив гнев, Кейтлин резко кивнула.
— Что будет с тобой — не важно, — продолжала Сирше. — Но мы — первое поколение женщин-пилотов, и к нам предъявляют более высокие требования, чем к мужчинам. Из-за твоей эгоистичной похоти осудят всех нас.
— Я ничего такого не делала.
— Против тебя свидетельствовал твой собственный дракон. Я своими глазами видела протокол.
— Я отказываюсь этому верить.
Сирше поднесла палец к пламени свечи. Лицо у нее напряглось — она старалась не морщиться. Потом подняла палец — на коже не осталось ни ожогов, ни волдырей.
— Все еще сомневаешься?
— Если Семь тысяч семьсот восьмая свидетельствовала против меня, она солгала.
— Драконы не лгут.
— Они могут лгать.
— Но не лгут. Слишком горды.
Это была правда, и все присутствующие об этом знали. Кому еще знать, как не им?
— Послушайте, — сказала Кейтлин, — не знаю, почему моя кляча солгала. Знаю лишь, что она странно себя вела на обратном пути, когда мы пролетели через Врата Сна. До этого все было в норме. Как бы, во имя Таящегося-Внутри, я вообще смогла взлететь, будь я порчена? И с кем бы я это сделала прямо в полете?
По ряду сидевших летчиц пролетел шепоток. Это тоже была правда, и они тоже это знали.
— Логично, — сказала Эшлин.
Вид у Сирше сделался такой, будто она вот-вот начнет плеваться.
— Нет, не логично. На ней скверна, я это едва ли не носом чую!
От Сирше исходила такая жаркая уверенность, что некоторые летчицы закивали. И Кейтлин поняла, что именно так и будет проходить настоящий суд. Все приведенные ею свидетельства не примут во внимание. Обвинение против нее будут повторять снова и снова, пока наконец оно не превратится в нечто действительно чудовищное. Ей не позволят опровергнуть ничего из того, что якобы заявила 7708-я. Виновна она или нет — ни для Сирше, ни для Брианны, ни для кого-либо другого не имело ровно никакого значения.
Зато имело для нее самой.
— Сорвите с меня одежду, сдерите кожу, снимите плоть с костей, смелите кости в муку — вы не найдете ни следа порчености.
Кейтлин вытянула руку над пламенем свечи и едва не вскрикнула от боли, но ее ладонь не дрогнула.
— Ты заморозила пламя колдовским словом, — заявила Сирше. — Я видела, как шевельнулись твои губы.
Рука болела нестерпимо. Но Кейтлин медленно сдвинула ее — так, чтобы пламя лизнуло запястье. Загорелся рукав парадной формы, огонь побежал вверх и едва не перескочил на волосы, но Кейтлин успела сбить его второй рукой.
— Вот, — сказала она, подняв невредимую руку в обуглившемся рукаве. — Вот вам доказательство.
— Да как ты