Среди присутствующих находится и командир гарнизона полковник Вискарра. Это человек лет сорока. Золотое шитье на мундире и плюмаж на каске придают ему сходство с павлином. Он холост. Беседуя с отцами иезуитами, городскими священниками и алькадом, он нежно поглядывает на всех хорошеньких «поблан»[18], проходящих мимо него. Побланы с любопытством смотрят на его великолепный мундир. Принимая их любопытство за восхищение, полковник, считающий себя донжуаном[19], расточает им любезные улыбки.
А вот и третий офицер – их всего трое, – поручик Гарсиа. Наружность у него гораздо привлекательнее, чем у полковника и капитана. И побланы, и прекрасные сеньориты благосклонно относятся к нему. Удивительно, что красавица Каталина не выказывает ему предпочтения. Впрочем, кто поручится за это? Мексиканки умеют таить свои чувства и держать язык за зубами.
Трудно сказать, кто занимает в эту минуту мысли Каталины. Ей уже двадцать лет. Сердце ее вряд ли свободно. Но кому же могла она отдать его? Робладо? Готов биться об заклад, что нет. Гарсии? Это гораздо вероятнее. Но ведь в Сан-Ильдефонсо живут не только офицеры. Может быть, выбор Каталины пал на какого-нибудь молодого фермера, золотоискателя или щеголя-купца? Кто знает! Пойдемте дальше.
Звеня шпорами и волоча по земле длинные сабли, гарнизонные солдаты обмениваются замечаниями с закутанными в серапе торговцами, мелкими золотоискателями и фермерами. Подобно офицерам, они считают своим долгом важничать и принимать горделивые позы. По одному этому уже ясно, что военная власть играет в стране громадную роль. Гарнизон состоит из кавалеристов. Никакая пехота не смогла бы справиться с индейцами.
Драгуны искренне убеждены в том, что неугомонное позвякивание шпор и надоедливый шум волочащихся по земле сабель придают им особенную внушительность. Все они поглядывают на поблан. А возлюбленные поблан зорко следят за ними и томятся ревностью.
Побланами называют только самых красивых девушек данной местности. Но в день святого Хуана все девушки кажутся хорошенькими. И красавицы, и дурнушки вырядились в свои лучшие платья. Со всех сторон мелькают голубые, ярко-красные и фиолетовые юбки, отделанные кружевами. Вышитые корсажи сверкают белоснежной чистотой. Голубоватые шали закрывают от нескромных взоров девичьи шеи, руки и груди. Некоторые кокетки прячут даже лицо. Однако к вечеру красавицы большей частью сбрасывают свои шали. По необыкновенной гладкости и нежности их кожи легко угадать, что они только что смыли с себя «аллегрию», уродовавшую в течение двух недель их юные лица.
Этот своеобразный обычай очень распространен среди мексиканских женщин. Они употребляют вместо крема сок ягоды, известной в их стране под названием «аллегрии». Вымазанные им лица приобретают на редкость отталкивающий вид. Дело в том, что сок этого растения отличается пурпурно-красным цветом, несколько напоминающим сок черники. Некоторые путешественники утверждают, что мексиканки натираются им ради красоты. Но это неверно. «Аллегри» употребляется местными красавицами для сохранения хорошего цвета лица. Они смывают ее обычно только по большим праздникам.
По случаю дня святого Хуана ранчеро[20] надели свои лучшие национальные костюмы; на них бархатные штаны, расширяющиеся книзу и разрезанные по бокам, высокие светло-желтые сапоги, кожаные или бархатные куртки с позументами, изящно вышитые рубашки и красные шелковые пояса. Головным убором им служат черные широкополые сомбреро[21], украшенные золотыми и серебряными галунами. Некоторые ранчеро заменили куртки плащами, небрежно спадающими с плеч. Они приехали на праздник верхом; шпоры, красующиеся на их ногах, весят добрых пять фунтов, а колесики этих шпор достигают трех, четырех и даже пяти дюймов в диаметре.
Точно так же одеты гамбусины (мелкие золотоискатели, промывающие золото собственными руками), молодые горожане и мелкие торговцы. Людей, принадлежащих к высшему слою общества, чиновников и крупных торговцев легко узнать по суконным курткам и штанам, несколько напоминающим обычный костюм европейцев. Это своего рода компромисс между парижскими модами и национальными обычаями.
Впрочем, большинство присутствующих одето иначе. В толпе преобладает костюм «пуэбло», или усмиренных индейцев, работающих на приисках и лишь недавно обращенных в христианство. Он чрезвычайно прост. Главной частью его является «тильма», то есть широкая куртка без рукавов, сильно напоминающая простой мешок с отверстием для головы и двумя прорезами для рук. Кушака к ней не полагается, так что она свободно болтается на плечах. Обыкновенно ее делают из грубой шерстяной материи местного производства. Цвет этой ткани грязновато-белый; несколько пропущенных сквозь нее цветных ниток образуют почти незаметный узор. Тильма, штаны из бараньей кожи и грубые сандалии составляют всю одежду усмиренных индейцев Мексики. Шляп они не носят. Ноги их, обнаженные от щиколотки до колена, блестят, словно старая бронза.
Краснокожие туземцы, работающие на рудниках или при миссии, пришли на праздник целыми толпами. Жены и дочери их сидят, поджав ноги, на земле перед маленькими циновками, сплетенными из тростника или пальмовых листьев, на которых разложены туньи, петайи[22], сливы, абрикосы, виноград, жареные орехи, арбузы – словом, все, чем богаты окрестные горы. Другие женщины торгуют сладостями, медом и лимонадом. Третьи продают сладкие маисовые лепешки, называемые пилонсиллами, и вареные корни агав. Некоторые, склонившись над жаровнями, приготовляют тортильи, то есть лепешки, употребляемые мексиканцами вместо хлеба, варят красный перец или размешивают в особых глиняных горшках муку пополам с шоколадом и сахаром. За несколько медяков эти скромные продавщицы с радостью отпустят вам порцию «аголя» – сладкой кашицы, приготовленной из мелко размолотого маиса, или горшок пиньоле, представляющего собою маисовую похлебку. Многие торгуют сигарами из местного табака и «агвардиенте» – плохо очищенной водкой, приготовленной из маиса или алоэ.
У этих импровизированных стоек постоянно