– Инициатива исходила от меня, товарищ батальонный комиссар. Я стремился выполнить приказ наилучшим образом. Заявки на получение усиления я подавал своему непосредственному начальнику майору Свирскому. Как по ним принимались решения дальше, я не знаю, но людей и технику я в большинстве случаев получал.
– К сожалению, майора Свирского мы спросить уже ни о чем не сможем, – покачал головой особист, – он погиб при прорыве немецкого заслона у села Емиловка. Но не думаю, что без санкции командующего армией майор мог изымать из не подчиненных ему подразделений и частей средства усиления для вашего взвода, ведь так?
– Я не располагаю этой информацией, товарищ батальонный комиссар.
– А вы подумайте, товарищ Нагулин, – усмехнулся особист, – уставы этого не запрещают. Попробуйте взглянуть на ситуацию шире, выйдя за рамки поставленной перед вами задачи. Вот вы – младший командир, и ваши действия мне вполне понятны. У вас есть приказ, и, как вы сами сказали, вы стремитесь выполнить его наилучшим образом, для чего просите себе во взвод зенитки, бронеавтомобиль, грузовики и пулемет ДШК. Если смотреть с позиции командира взвода – это разумно и правильно. А теперь давайте посмотрим на эти действия с иной точки зрения. Армия готовится к прорыву из окружения. Исправной техники, боеприпасов и горючего осталось мало, но при этом для формирования штабной колонны из подразделений и частей изымается все лучшее. В результате мы получаем механизированный батальон, укомплектованный техникой сверх всякой меры, щедро снабженный горючим и боеприпасами. А на другой чаше весов – огромная масса войск, оставленных без самого необходимого для ведения боевых действий. Даже группы прорыва снабжаются хуже, хотя штабная колонна следует за их спинами. И каков результат? А результат таков, товарищ Нагулин, что из всей армии, доверенной Родиной генерал-лейтенанту Музыченко, из котла вырывается только один батальон с командармом во главе, а вся шестая армия остается в котле без средств для продолжения эффективного сопротивления, и к своим выходят только разрозненные группы и одиночные красноармейцы и командиры. Вы знаете, сколько людей, кроме вашего батальона, смогли выйти из котла?
– Не могу знать, товарищ батальонный комиссар.
– А я знаю! И знание это меня очень не радует, товарищ Нагулин, и заставляет задуматься о том, кто виноват в произошедшем.
Отказать особисту в логике я не мог. Дело другое, что однозначно валить всю вину на Музыченко было тоже неправильно. Начать с того, что вместо удержания всеми силами Первомайска восемнадцатая армия отошла на юг, а руководство Южного фронта даже не предупредило об этом окруженных. Я уж молчу о том, что в самые критические моменты армии в котле не только не имели поддержки авиации, но даже не получали от командующего фронтом никаких приказов.
Комиссар истолковал мое молчание по-своему.
– Вижу, вы начинаете понимать ситуацию, товарищ Нагулин, – удовлетворенно констатировал он, – Итак, вы подтверждаете, что получили от генерал-лейтенанта Музыченко приказ сформировать усиленный взвод ПВО, не считаясь с потерей боеспособности частей, из которых будут изъяты техника и боеприпасы для вашего подразделения?
– Я не получал приказа оценивать боеспособность подразделений, из которых изымалась техника, – играть дальше в молчанку было уже невозможно, – Я даже не знал, откуда она ко мне поступала. Этими вопросами занимался майор Свирский.
– Но вы ведь неглупый человек, Нагулин, – покачал головой особист, сдерживая раздражение, – и должны были понимать, что забрать технику у подразделений без снижения их боеспособности невозможно.
Особист активно подталкивал меня к даче обвинительных показаний против Музыченко. Конечно, слова младшего лейтенанта сами по себе не могли сыграть решающей роли, но в совокупности с другими «фактами» были вполне способны утопить командарма. Что ж, простите меня, погибший в бою товарищ Свирский, придется мне использовать ваше имя, чтобы защитить генерала Музыченко. Иначе никак не объяснить, откуда у меня информация, полученная со спутников в результате радиоперехвата переговоров между Музыченко и Понеделиным.
– Это вопрос не лейтенантского уровня, товарищ батальонный комиссар, – ответил я после небольшой паузы, – Тем не менее, майор Свирский счел возможным вкратце объяснить мне причину сбора уцелевшей техники в штабной колонне.
– Очень любопытно, товарищ Нагулин, – особист даже подался вперед на своем стуле, – и что же сказал вам ваш непосредственный начальник?
– Он сообщил, что командующим всеми окруженными силами назначен командарм-12 генерал-майор Понеделин, и что генерал Музыченко фактически отстранен от планирования и организации операции по выходу из котла. Однако, по его словам, генералу Музыченко была поставлена задача обеспечить прорыв штабной колонны шестой армии к войскам Южного фронта и наладить с ними координацию усилий по удержанию пробитого коридора и последующему выводу из котла оставшихся войск окруженных армий. У меня не возникло никаких сомнений в том, что ради этой цели в «колонне особого назначения» должна быть сконцентрирована лучшая часть оставшейся в строю техники.
Особист поскучнел. Некоторое время он молча обдумывал мои слова, а потом произнес:
– На сегодня достаточно, товарищ Нагулин. Сейчас вы изложите свои показания в письменной форме и можете быть свободны. Наш разговор еще не окончен, но продолжим мы его несколько позже.
* * *Особый отдел НКВД Южного фронта располагался в Днепропетровске. Доверять собранные сведения телефонной связи батальонный комиссар Кириллов не рискнул, и отправился к начальству лично. Кабинет товарища Сазыкина находился на третьем этаже здания дореволюционной постройки на Октябрьской площади, куда Кириллов и прибыл ближе к полудню.
– Ну что, батальонный комиссар, есть результаты? – начальник особого отдела вышел из-за стола и протянул руку подчиненному.
– Есть, товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга, – кивнул Кириллов, пожимая руку Сазыкина, – но не совсем те, на которые мы рассчитывали.
– Что накопал?
– Подтверждаются показания Музыченко и Соколова. Ефрейтор Нагулин, произведенный в младшие лейтенанты приказом командарма-6, утверждает, что при постановке задачи его непосредственный начальник майор Свирский сообщил ему также задачу всей «колонны особого назначения». Зачем он это сделал, и откуда сам узнал эту информацию, остается неясным, а самого его уже не спросишь, но слова Нагулина совпадают с показаниями генерал-лейтенанта и комдива.
– Бумаги у тебя с собой?
– Да, все, что собрал – здесь, – Кириллов слегка хлопнул ладонью по кожаному портфелю.
– Оставишь мне. Пришел приказ из Москвы. Музыченко и Соколова у нас забирают. В шестнадцать часов за ними прилетит самолет, так что это дело теперь уйдет на самый верх, в Управление, а наша задача – передать руководству все имеющиеся наработки.
– Есть! – Кириллов открыл портфель и начал извлекать из него картонные папки. – А что с остальными окруженцами?
– Все, как обычно, – пожал плечами Сазыкин, – Допросим, и если не выявим предательства, передадим в службу кадров. У нас дивизии по три тысячи человек, так что им быстро место найдется.
– Нагулина тоже на переформирование? Его Музыченко в своих показаниях выделял особо, и даже написал