Карла, ничего особенно замысловатого он не сказал.

— Домой, — повторил он, закуривая.

— Твой дом в Линде! — отрезала Дебора, которая, видимо, раздумала краснеть по всякому поводу.

— Давно уже нет, — покачал головой Карл. — Теперь мой дом там, где я живу сейчас. И вот этот дом — мой дом. Здесь и сейчас… И твой тоже, — добавил он после секундной паузы.

— И о чем же ты, Карл, мечтал, возвращаясь домой? — спросила Дебора, в голосе которой звучала ирония.

— О еде, естественно. — Карлу их разговор начинал нравиться. — Я ведь ничего сегодня не ел. Совсем ничего… Так вышло, — объяснил он, уловив новую волну удивления в ее прекрасных глазах.

— А еще? — спросила она, не отводя взгляда.

— Еще я думал о том, как мне хочется заняться делом… Кстати, я там накупил всякого…

— Все уже наверху, — серьезно сообщила Дебора. — Я разложила вещи, как могла. Ну просто чтобы они не испортились и не загромождали комнату.

— Спасибо, — поблагодарил девушку Карл. — Это очень хорошо. С утра займемся делом.

— Ты будешь рисовать? — В ее глазах зажегся интерес.

— Разумеется, но не сразу. — Карл наконец сделал глоток бренди. — Сначала надо будет натянуть холст на подрамники и проклеить.

— Проклеить? — Дебора была удивлена. — Я думала, что ты сразу…

— Ни в коем случае! — притворно ужаснулся Карл. — Этого никак нельзя делать.

Он отпил еще бренди, наблюдая за Деборой, которая, по всем признакам, была полна недоумения.

— Видишь ли, — сжалился над ней Карл, — писать масляными красками можно только на грунтованном холсте. Если не положить грунт, основа — в данном случае холст — впитает масло и краски быстро высохнут и пожухнут. Начнут осыпаться… Да и холст от этого портится, потому что масло — такое дело — разрушает ткань. А на грунт и краски лучше ложатся, ты понимаешь? У них лучше сцепление с холстом.

— Так ты будешь… грунтовать холст? — спросила она с интересом.

— Холсты, — поправил он. — Мы займемся подготовкой холстов прямо с утра. А вот потом, когда они будут сохнуть, я предполагаю нарисовать твой портрет. Пока на бумаге.

— Портрет?

— Чем тебе не нравится эта идея?

— Ничем, но… — Она замялась, и Карл понял, что ее беспокоит, во всяком случае, ему показалось, что понял.

— Не волнуйся, — усмехнулся он. — Для первого случая я нарисую тебя одетой, а полюбоваться на тебя без платья я смогу и в бане.

Теперь она все-таки покраснела.

— Так ты на самом деле художник? — спросила она, отводя взгляд.

— А как же иначе? — поднял брови Карл. — Я же объявил себя свободным художником.

— Ты прав, об этом я забыла, — сказала Дебора и снова посмотрела на него. — Просто мне показалось, что ты слишком воин, чтобы быть художником.

— Ах это! — улыбнулся Карл. — Ты просто мало знаешь о художниках. Художники, Дебора, тоже разные бывают… Ты когда-нибудь бывала в Цейре? — спросил он через секунду.

— Да, — осторожно ответила Дебора.

— А во дворце правителя?

— Почему ты спрашиваешь? — сразу же насторожилась она.

— В зале Ноблей, — объяснил Карл — Есть плафон…

— О да! — сказала Дебора, и ее глаза засияли. — «Война и Мор»!

— Именно так, — кивнул Карл. — Эту роспись сделал Гавриель Меч — самый знаменитый полководец прошлого столетия.

— Я не знала об этом, — виновато улыбнулась Дебора. «Зато теперь я знаю, что ты действительно гостила у убру», — подумал он, доливая себе бренди.

— Все люди разные, — сказал он вслух. — И никогда не стоит судить о человеке по тому, каким делом он сейчас занят. Возможно, раньше он был занят чем-нибудь другим.

— А чем был занят ты? — спросила она.

— Легче рассказать, чем я не был занят, — улыбнулся он, но объяснять ничего не стал. Но и Дебора поняла уже, что никакого вразумительного ответа от него не получит, и сменила тему.

— Почему ты не читаешь письма? — спросила она.

— Я их прочту, — пообещал он. — Потом. А пока… пойдем-ка мы мыться, Дебора, а то уже на дворе ночь, а у нас завтра много дел. Прямо с утра.

5

Море было недвижно. Тихие воды лежали, как толстое темное стекло, а по лунной дорожке шла женщина. Она была еще далеко, и Карл мог видеть только ее силуэт. Ее белая кожа казалась серебряной в лунном сиянии, и нимб сияющего серебра окружал голову идущей к нему женщины.

Карл стоял на берегу, там, где прибой должен был лизать носки его сапог, но в этом мире не было движения. Ни дуновения ветра, ни плеска волн. Двигалась только «лунная дева». И Карл тоже стоял неподвижно, глядя на медленно приближающуюся к нему женщину, не в силах разорвать путы наваждения. Он стоял и смотрел, как легко ступают ее длинные ноги, как двигаются при ходьбе ее широкие бедра, как плавно покачиваются в такт движению тяжелые груди. Женщина приближалась. Длилось бесконечно растянутое мгновение тяжкого безволия. Неведомая прежде тоска сдавила грудь, и холодный огонь заемной страсти, чужого желания ядом разлился в крови. Но чужое — чужое и есть, и ничего этого Карлу не было нужно.

Сделав неимоверное усилие, он втянул воздух сквозь сжатые в мертвой хватке зубы, почувствовал языком его вкус и отрезвляющую прохладу и проснулся. В комнате было темно и тихо, только ровно дышала за его плечом спящая Дебора.

Все бы ничего, сказал он себе, тихо вставая с кровати, да вот беда: ты, красавица, не угадала — обычно я не вижу снов.

Он легко нашел в темноте свои вещи и быстро оделся.

А кстати, спросил он себя, бесшумно спускаясь по лестнице, которая из двух?

Этого он пока не знал, но полагал, что скоро узнает.

Карл пристегнул меч, вышел на улицу и осторожно притворил за собой дверь. Полная луна скрывалась за высокими крышами домов, и здесь, внизу, было почти темно, но темноты Карл не боялся. Он постоял секунду, прислушиваясь к себе, и решительно направился в сторону гавани. Туда звало его сердце, а вот кто позвал туда его сердце, оставалось пока загадкой. Впрочем, на то и загадки, чтобы их решать, и эту загадку Карл тоже предполагал когда-нибудь решить. Опыт подсказывал ему, что обычно решения приходят сами, надо только уметь их ждать. И знать где.

Ожидаем — значит существуем, мысленно усмехнулся он и пошел в сторону гавани.

Он быстро и практически бесшумно шел по городу, по временам пересекая редкие освещенные луной участки и снова погружаясь в глубокий мрак пустынных улиц. Город спал, спал и порт. Спали на залитой лунным светом глади внутренней гавани темные тела кораблей. Море было спокойно, тихая волна с невнятным бормотанием накатывалась на гранитные плиты набережной. Редкие слабые огоньки зажженных фонарей — в порту и на кораблях — не могли побороть ночь. Это было под силу только полной луне, едва миновавшей зенит.

Карл прошел вдоль обреза набережной до маленькой площади перед храмом Морской Девы и здесь остановился. Сердце звало его идти дальше, но