– Как вы открыли мне дверь? – спросил полицейский.
– Как? Не понял, к чему это?
– Когда я позвонил в дверь, вы сказали, что ищете ключ.
– А… да… он был в…
– Я не вижу здесь скважины для ключа. Скважина есть только с уличной стороны. Из дома ваша дверь открывается поворотом ручки. – он уставился мне в глаза.
Я не знал, что отвечать, и начал нести какую-то околесицу:
– Вы знаете, это все привычка. У нас тут до этого дверь была старая, она открывалась ключом. Ее поменяли, эта теперь ручкой открывается, а я по привычке ключ ищу.
Наверняка доброжелательная улыбка на моем лице смотрелась совершенно неестественно.
– У кого, у вас? – спросил он.
– Что?
– Вы сказали: «У нас тут до этого была другая дверь». У кого «у нас»? Вы же один живете.
– Э-м-м, нет, я сказал у меня, а не у нас.
– Я могу пройти? – спросил он.
– Конечно, проходите, – любезно сказал я.
Офицер миновал прихожую и оказался в гостиной. Внутри меня все перевернулось, когда я понял, что забыл закрыть дверь на лестницу в подвал.
– Чего это, у вас вниз проход есть? – зачем-то спросил он, подходя к лестнице. Как будто не видно, что есть. Я шел следом и молился, чтоб этот лоб просто свалил. Просто прямо сейчас молча взял и свалил отсюда.
– Да, там у меня кладовка, всякий хлам ненужный, – сказал я.
Он подошел вплотную к первой ступени. Как назло, я еще и свет внизу не выключил. Офицер стоял полубоком и поглядывал то на меня, то на лестницу, то просто озирался, будто выискивая что-то в гостиной. Мельком я глянул вниз. Вроде бы отсюда не видно ни разобранного пола, ни свертка с вытекшей кровью, ни лома с кусками мозгов несчастного человека.
– Вы были внизу, когда я позвонил в дверь? – спросил офицер.
Я уже боялся ему отвечать. Этот дотошный тип снова подловит меня на чем-нибудь. Но стоять молча и смотреть на него выглядело бы совсем подозрительно.
– Нет, я был на кухне и отжимался, как и сказал вам ранее. У меня физкультрежим, тренируюсь теперь каждый день. Отжимание, пресс, планка, приседание и еще куча всего. Решил взяться за здоровье. Тридцать пять лет, а уже пузико появилось. Надо худеть. – Мне действительно было тридцать пять лет, когда я стал вампиром, как же давно это было…
– А что вы делали сегодня в подвале?
– Ходил за ковриками, – немедля ответил я.
– Ковриками?
– Да. Для упражнений лежа на полу. Чтоб кости не мять.
Полицейский в очередной раз окинул взором гостиную и спустя пару секунд прошел в арку на кухню.
– А где коврик? – спросил он.
– Я позанимался, отнес его вниз, потом вернулся на кухню и начал отжиматься.
Какую же я несу чушь.
– Заниматься каждый день и держать коврики в подвале не очень-то удобно, – произнес полицейский и снова подошел к лестнице.
Я пожал плечами, молча глядя на него.
– Спуститесь, пожалуйста, – попросил офицер, – я пройду следом.
– Это обыск? – спросил я.
– Нет, а вы что-то скрываете?
– Ничего я не скрываю.
Бодрым шагом я подошел к ступеням.
– Пошли, – сказал я и шагнул вниз.
Спуск показался вечностью. Я прокрутил в голове все возможные варианты исхода, но ничего так и не придумал. Офицеру было на вид лет сорок, мог бы еще жить и жить.
* * *Пятилетний Федька стоял в пекарне возле неразожженной печи и слушал, как отец о чем-то спорил с пекарем. Зимний ветер гулял по помещению, залетая в открытые окна. Из-за засорившегося дымохода пекарю пришлось приостановить работу. Печная комната практически проветрилась, но Федя все еще чуял запах гари.
– Последний раз говорю, – грозно произнес пекарь, – или двадцатка, или найду других.
– Ладно, ладно, – ответил отец, – будь по-вашему.
– Вот и славненько, – сказал пекарь, – давай обвязывай его.
Отец обмотал веревку, сброшенную с крыши через дымоход, вокруг Федькиной груди.
– Понял, что делать? – спросил пекарь у малыша.
– Папа сказал лезть вверх и скрести сажу вот этим, – Федя указал пальцем на металлический поскребок, лежащий на полу возле печи.
– Да. Скреби со всех сторон, – сказал пекарь. – Поднялся повыше, ногами расперся как следует и шкрябаешь. Потом поворачиваешься вбок и снова шкрябаешь, и так по кругу. Пошкрябал – лезешь выше, но не сильно, а так, чутка, и снова шкрябаешь. Кузька тебя будет тянуть.
– Ты не бойся, – сказал отец, – тебя наверху будет держать дядя за веревку, ты не упадешь.
Федька подошел к печи и заглянул туда, задрав голову. Черный тоннель печной трубы уходил далеко вверх, оканчиваясь маленьким светлым проблеском. Мальчик, одетый в несколько свитеров и легкую куртку, трясся от холода и страха.
– А если я застряну? – спросил Федя.
– Не застрянешь, ты вон какой худой, – успокаивал его пекарь, – до тебя сюда пацан лазал, раскормленнее вдвое был. Не боись, протиснешься.
Федя высунулся из печи и подошел к отцу.
– Пап, может, не надо?
– Ты вечером кушать хочешь? – спросил отец.
– Хочу.
– И я хочу. И мама хочет. Просто прочисть эту трубу, и мы получим денег на хороший ужин.
– Ну ладно, – протяжно сказал мальчик, – попробую.
Медленно, будто на казнь, паренек зашагал к печке. Отец подсадил его, чтоб тот смог залезть внутрь. В печи его окутал ужас замкнутого пространства. Тут же ребенок измазал руки в саже, накопившейся на стенках. Федя вдруг представил, что его тут закроют и разведут огонь. Вдруг его обманули, как в сказке, и хитростью заманили в печь, чтоб изжарить живьем?! Кое-как Федька развернулся лицом к выходу. Он сидел на корточках, сгорбленный и уже весь вымазанный копотью.
– Кузьма! – крикнул пекарь в печь, заставив сморщиться мальчика от громкого голоса и сильного эхо.
– Да! – таким же эхом разлетелся по трубе голос мужчины, страховавшего Федю.
– Подтягивай веревку, он внутри!
Федя почувствовал, как сжалась его грудная клетка.
– Вы ведь не закроете печь? – спросил он и заплакал.
– Закроем, закроем и огоньку посильнее добавим, – сказал пекарь и засмеялся.
– Не надо! – мальчик попытался выползти, но веревка тянула его назад.
– Нет, конечно, он шутит, – сказал отец.
– Давай лезь уже, – произнес пекарь и протянул парню поскребок.
– А как?
– Как, как… встань для начала.
Федя медленно поднялся, стараясь не коснуться лицом грязных стен трубы. Со всех сторон его окружала чернота.
– Шкрябай, – сказал пекарь.
С каждым движением поскребка пространство вокруг Федьки все больше заполнялось пылью и копотью. Он чувствовал, как вдыхает эту гадость, и плакал от страха, обиды и отвращения.
«Почему я должен тут стоять?» – думал он, размазывая слезы грязной рукой по такому же грязному лицу.
В трубе было настолько тесно, что ему приходилось держать руки прижатыми к груди и с небольшой амплитудой шоркать поскребком.
– Вот, только ногой не сбей. – Пекарь поставил масляную лампу в печь, и Федька смог кое-как разглядеть поверхность, которую он скоблил.
Через десять минут пекарь сказал, чтоб