Но сейчас, думая обо всем этом, Мальфрид вспомнила и другое. Ведь Князь-Медведь тоже рассказывал ей порой сказки, и среди них одн у – про мужа-змея. Про то, как змей утащил в воду купавшуюся девку и сделал ее своей женой… Видно, и в Плесковской земле что-то слышали про обычай избирать невесту для Волхова… Но что толку вспоминать сказки, одергивала себя Мальфрид. Сказками горю не поможешь.
Раз, войдя в гридницу, она увидела возле Сванхейд Шигберна и еще двоих длиннобородых стариков – старейшин небогатых весей, которые брали в Хольмгарде навоз. Четверо о чем-то совещались вполголоса; на вошедшую Мальфрид старики взглянули такими дикими глазами, что она смутилась и предпочла выйти.
Когда старики убрались восвояси, Сванхейд послала за ней; Мальфрид сразу заметила, что госпожа держится бодрее прежнего.
– Они предложили нам свою девку на замену тебе.
– Как это? – не поверила Мальфрид.
– У них, как они сказали, девок-то народивше, а хлеба на всех не хватает. Если дойдет до жертвы, то за пять мер ячменя или двух коров они дадут нам молодую девку, чтобы ее отправили к Ящеру вместо тебя.
– О боги! Как же им не жалко… своя же…
– Если будет неурожайный год, у них перемрет куда больше – и девок, и парней, и малых детей, и старых стариков. Так что они не жестоки, а лишь пытаются сберечь как можно больше своих. Главное, чтобы в Перыни согласились на замену.
– А они согласятся?
– Не знаю. Дева такого рода, как ты, стоит как три простых. Могут сказать, что если уж Ящер выбрал тебя… Но надежда есть.
Хоть Сванхейд и старалась утешить правнучку, облегчение к Мальфрид не приходило. Даже если не она, то какая-то другая девушка пойдет к Волху на дно. Из Гремятицы, из Полюдова… Сейчас она, эта неведомая Нежка или Снежка, ворошит где-то сено на прогалине. Радуется, что дождь унялся, подбирает из срезанной травы водянистые, мокрые земляничины и знать не знает, какая гроза к ней идет. Она ведь не невеста Волха, чего ей бояться?
С этими мыслями Мальфрид и отправилась спать. Зашла в девичью, взглянула на Колоска. Мальчик спал, откинув кулачок, светлые волосы разметались, как пушистые лучи… Холодная рука стиснула сердце. Что если жрецы и старейшины не согласятся на замену: выбрал Волх девушку из Хольмгарда, значит, ее и желает…
Что с Колоском станется без нее? Конечно, Сванхейд не даст пропасть старшему из своих праправнуков, будет растить, пока жива, или отошлет к Предславе. Но без Мальфрид никто не станет заботиться о том, чтобы мальчик сохранил свой род. Никто не вспомнит, что Колосок – сын киевского князя, никто даже из тех, кто об этом знает. Он проживет жизнь под этим детским именем, вырастет без отца и матери, без роду-племени. Только и останется ему, что оберег-спор, мешочек с зашитым колоском. Это ему-то, в чьих корнях столько могущественных княжеских родов с кровью богов в жилах! Затеряется он среди таких же безродных отроков – мало ли Мальфрид их повидала! – и сложит голову в каком-нибудь походе, даже не зная, что должен сам водить дружины… А пока он мал, она, мертвая мать его, будет блазнем приходить в ночи, тайком пробираться неслышными стопами и укачивать его… Если Ящер отпустит…
Прикусив губу, Мальфрид ушла в Тороддову избу. Без Бера та стояла пустая. Мальфрид улеглась на его лежанку, вдохнула знакомый запах от подушки, и на сердце немного полегчало.
Дождь шуршал за оконцем, из щели под заслонкой по бревнам стены сползал влажный ручеек. Опять дождь! В нем все дело! Волх-Ящер хмурится, вот его и хотят задобрить девой молодой. И что он будет с нею делать – когда она упадет на дно в пышном свадебном уборе, венке и со связанными руками?
Натянув до ушей одеяло, Мальфрид закрыла глаза, но сон не шел. Так и мерещилось, что вокруг нее смыкается та красновато-бурая холодная вода… Уходит все дальше серебряное небо, и лишь пузыри от последнего ее вздоха стремятся к нему вверх, а ее затягивает вниз, вниз, в придонный мрак… Овевают ее сильные струи, сковывают смертной стужей, и в холоде воды мерещатся объятия змеиного тела…
Волх встретит ее в облике змея? Как в сказке, что рассказал Князь-Медведь? Нет, тот жених из воды был змеем только на берегу, а в реке стал молодцем. Это всегда так: в человеческом мире волшебный муж имеет облик зверя, а своей родной стихии – человека. Когда она очутится на дне Волхова, божество реки встретит ее в облике мужчины…
Каким будет этот облик? С кем схож? Первым на ум ей пришел Дедич – тот, чьим голосом Волх-молодец манил и ласкал ее в лодке, в Купальский вечер.
Если так… Если бы было так! Если Волх придет к ней таким… и то слабое утешение.
За этими мыслями Мальфрид не заметила, как сон охватил ее, будто темная вода…
А когда заря пробудила ее, она уже знала, что ей делать.
* * *Занимаясь обычными утренними делами: что для кого стряпать, сколько чего выдать, кому из челяди какой урок, – Мальфрид двигалась осторожно, будто боялась расплескать свой замысел. Делиться им со Сванхейд она не спешила – надо было сперва рассмотреть его получше, прикинуть, возможно ли такое здесь, среди людей, а не в сказке или предании. Но отчего же нет? Чем дольше она думала, тем сильнее ей казалось, что именно так все и должно быть. И даже чудно, что так не делается всегда. Неужели непременно требовалось прожить три четверти года в женах у волхва-медведя, чтобы постичь эту мудрость? Ведь мудрое зачастую так просто…
Когда Мальфрид со служанками подавали завтрак, за столом возле Сванхейд обнаружился Бергтор. Видно, два хольмгардских мудреца на заре опять раскидывали руны. Они пробовали и в полночь, и на вечерней заре, и на утренней, выискивая щелку в ограде Асгарда, чтобы подслушать шепот норн.
– Все кончится хорошо, – сказала Сванхейд, поймав вопросительный взгляд Мальфрид. – Я уверена. Нам выпадают добрые руны. Спрашивая, откуда придет к нам помощь, мы вынимали руну Уруз, и руну Лагуз, и руну Ингуз. Они указывают на мужчину и на покровительство богов, оказанное женщине. Думаю, нам нужно поступить, как я уже сказала: предложить тебя в