Белинда осталась возле него. Сев на край его постели, она продолжала разговаривать с ним на своем детском языке.
Диаконисса внимательно смотрела на нее. Все движения Белинды, ее голос и выражение ее лица были ужасно неестественными. Похоже, она не понимала, с кем имеет дело, она считала, что перед ней грудной ребенок, нуждающийся в ее помощи.
Этот мужчина был теперь для нее грудным ребенком, которого она должна была опекать. Диакониссе оставалось только гадать, что еще взбредет ей в голову. Похоже, она не боялась своего мужа, наоборот, она по-своему узнавала его. Но не могла соотнести свои представления о нем с действительностью.
Бедная женщина! Она была безнадежно помешанной.
Диаконисса попыталась увести ее обратно в женское отделение. Но Белинда изо всех сил вцепилась в край постели, боясь, что ее заставят покинуть этого человека, который теперь так нуждался в ней.
Нуждался в ней? Диаконисса была женщиной христианского склада , лицемерие или расчетливость были ей чужды. И она поняла, что Белинда чувствует что-то вроде ответственности за этого человека.
— Ты можешь помочь мне подстричь ему волосы? — сухо спросила она. — И побрить его?
К своему собственному изумлению она обратилась так к Белинде. До этого ни у кого с ней не было контакта, но теперь Белинда поняла, о чем идет речь.
Это был огромный прогресс.
Диакониссе принесли ножницы и все, что требовалось для бритья. Терять время было нельзя.
Казалось, угасшие чувства Белинды снова проснулись, когда у нее появилась возможность заботиться о ком-то. Она стригла находящегося без сознания Вильяра так осторожно, так осторожно, что диаконисса была просто тронута. И когда борода была сбрита, а волосы острижены, в глазах Белинды зажглось что-то вроде удивления.
«Рано или поздно она начнет узнавать его, — подумала диаконисса, — Но желательно ли это вообще? Тогда она вспомнит о сыне, которого они потеряли. Может быть, ей лучше остаться в ее нынешнем состоянии? В мире своих фантазий?»
Когда наступил вечер, диакониссе пришлось хитростью уводить Белинду в женское отделение. Ей пришлось пообещать лишившейся рассудка женщине, что на следующий день ей снова позволят ухаживать за ним.
На следующее утро диаконисса пришла в палату и увидела, что Белинда уже сидит на постели Вильяра и кормит его жидкой кашицей, которая так пошла ему на пользу последнее время. Он был уже не в бессознательном состоянии, а скорее в каком-то полусне, и это давало возможность кормить его.
Мужчины в палате были страшно возбуждены ее присутствием: одних это возмущало, другие вели себя просто бесстыдно, остальные же ничего не понимали, находясь в состоянии прострации.
Белинда не видела и не слышала ничего вокруг, для нее существовал только Вильяр.
Диаконисса переговорила с врачом.
И он тут же принял решение:
— Мы выпишем их, тем самым освободив место для новых пациентов! Очередь просто бесконечна! Пусть она ухаживает за ним! Ему стало уже лучше, и со временем он сам сможет заняться ею.
— Но им негде жить!
— Старому Йепсену из Хвидемосе давно пора перебраться сюда, просто не было места. Если мы их выпишем, он придет на их место. Их просто нужно поменять местами.
— Но ведь домик Йепсена такой убогий, это просто одинокая хижина!
Они принялись спорить, и в конце концов диаконисса сдалась. Она уже привязалась к несчастной паре и позаботилась том, чтобы их переправили в маленький домик Йепсена, чтобы у них была еда и топливо. Когда их доставили в больницу, у Вильяра при себе был кошелек с деньгами. Она сберегла этот кошелек и теперь вернула ему, повесив на шею, как это и было в самом начале.
— Храни вас Господь, — сказала она, когда они уже сидели в карете; он был по-прежнему в полубессознательном состоянии, а женщина была явно рада тому, что он теперь находится на ее попечении.
На этой же карете в больницу доставили тяжелобольного Йепсена.
И вот Белинда осталась одна со своим беспомощным мужем.
Она старалась изо всех сил, но у нее, как правило, ничего не получалось. Ей далеко было до того, чтобы самостоятельно справляться с хозяйством, а тем более — ухаживать за другим человеком.
Но ее желание заботиться о нем было безгранично. Она не знала, кто он такой, просто он так или иначе был ее знакомым и теперь нуждался в ее помощи. В этой грязной маленькой хижине, заваленной старым, вонючим тряпьем и остатками пищи, среди мышей и блох, она думала только о том, чтобы ее «маленький ребенок» чувствовал себя хорошо. Она не замечала вокруг себя грязи. Но она кормила Вильяра и ухаживала за ним так, словно он был принцем. Вскоре он очнулся от обморока, но был слишком слаб, чтобы встать, и ему оставалось только лежать и принимать ее заботу.
Вильяр хорошо понимал, что его нынешнее плачевное состояние объясняется не только тем, что он в течение долгих дней мерз в открытой шлюпке. Впрочем, испытаний на его долю выпало немало; большинство в шлюпке погибло — от обморожения или от голода, он точно не знал. Возможно, от того и другого. Нет, он был серьезно болен, и он понимал, в чем дело. У него осталось смутное воспоминание о боли в груди и о сильном кашле, это было в первое время его пребывания в больнице. Смертельная опасность миновала, но с легкими у него было не в порядке, он ощущал это, когда поворачивался или делал глубокий вдох. Однажды, когда Белинды не было дома, у него начался страшный приступ кашля с кровью. Он скрыл это от нее, опасаясь, что она на захочет иметь дело с настоящим больным.
Сам же Вильяр был напуган.
Им нужно домой, как можно скорее, а он лежит тут, совершенно беспомощный! Он даже не в силах разговаривать!
Тем не менее ему казалось, что это он несет ответственность за нее. Их отношения были такими трогательными!
Диаконисса тоже так считала. Она теперь часто думала о них, гадала, как они так справляются, ей хотелось увидеть их. Но у нее было слишком много забот в больнице, у нее не