Она неохотно отвернулась от окна, ведь ей показалось, что между ней и луной установился такой прекрасный контакт, и вошла в столовую. Кристе и в голову не могло прийти сказать. «А сейчас-то тебе что надо?» У нее никогда не появлялись подобные мысли, это вообще было не в ее стиле.
– Да, папа, что случилось?
Франк Монсен сидел в кресле, ноги его были накрыты пледом. На бледном лице краснел нос – как будто от того, что он хронически мерз. И он казался таким старым, что больше был похож на ее деда, чем на отца.
– Могу ли я тебя попросить налить мне кофе погорячее? Ужасно не хочется тебя беспокоить, но…
– Конечно, – вежливо сказала она и принесла кофейник.
Рука с выступающими венами, дрожа, потянулась за чашкой.
– Спасибо, моя дорогая, какая же ты заботливая! Что бы я делал без тебя, мое прекрасное дитя?
Она смотрела на него с отсутствующим видом. Бедный отец, он намного моложе здоровяка Хеннинга из Линде-аллее, но уже развалина. И он был таким всегда, сколько Криста его помнила. Всегда дряхлый, всегда требующий сочувствия. И он получал его от нее в полной мере. Он был покалечен на Востоке, много-много лет назад.
Кристе не приходило в голову, что Франк слишком рано сдался. Что он просто уселся в кресло и просто стал больным, прося извинения за то, что другим приходилось его обслуживать. Это произошло постепенно, почти незаметно. Раньше он, по крайней мере, выходил из дома. Брал ее с собой на собрания в свободную церковь, чтобы увлечь ее всем тем, что составляло смысл его жизни Он провожал ее в школу и из школы, следил за ней бдительным отцовским оком.
Но постепенно, с годами, Франк успокоился, он стал более уверен в том, что никогда не лишится ее. Или наоборот? Что она стала девушкой, и ее надо держать дома? Непосвященному было трудно определить: успокоился ли он или же стал более подозрительным. А Криста вообще ни о чем таком не думала, она соглашалась со всем, что говорил или делал Франк. У не никогда не возникало ощущения, что его любовь, его забота о ней просто могли быть более или менее осознанной формой шантажа.
Но очень часто она немного озабоченно думала: «С его стороны очень мило называть меня красивой, но что считают другие? Спросить мне не у кого, к тому же об этом не спрашивают. А мне так хочется это знать'»
«Как могут двое людей быть такими разными, как мой отец и я? – думала Криста, принося ему еще пирогов. Он взял их, снова извинившись за то, что вынужден беспокоить ее так часто. – У нас нет ни одной похожей черты лица, не говоря уже о складе характера. Я стараюсь быть такой же покладистой, кроткой и доброй, как он, но я, конечно же, чересчур легкомысленна и импульсивна».
– Ох, папа, – вздохнула она. – Как мне хочется поехать завтра в Линде-аллее! Неужели мы не можем это сделать?
Франк Монсен беспокойно заерзал в своем кресле.
– Ты знаешь, что я никогда тебе не отказываю, дорогая моя детка, но на сей раз это невозможно.
Криста удрученно подумала, что прошло уже немало времени с тех пор, когда в последний раз было возможно поехать в Линде-аллее.
– Но Хеннингу исполняется семьдесят семь лет, а ведь он мой дедушка.
– Он тебе не дедушка! Он был женат на твоей бабушке, а это совсем другое.
Она всегда считала Хеннинга своим дедом, но не хотела перечить отцу.
– Они пригласили нас обоих… – вновь попыталась она.
– Я поехать не могу, ты же знаешь! А одной тебе ехать нельзя.
Криста даже не смогла бы определить, что же внезапно стало ее раздражать. Она не понимала, что ей стал резать уши его ноющий, жалостливый тон.
Он принялся упрашивать:
– Ты же знаешь, что я сейчас не могу долго без тебя обходиться. Такова уж моя тяжкая доля – постоянно быть тебе обузой, дорогое мое дитя, но если ты уедешь, со мной непременно случится приступ удушья!
О, как тяжело стало у нее на совести! И правда ведь: у него случались приступы удушья, она видела, насколько ужасны они были. Она не догадывалась о том, что это был психически обусловленный симптом. Но справиться с приступом удушья было тяжело – и для него, и для нее.
– К тому же в Линде-аллее нет для тебя ничего хорошего, они недостаточно верят в Бога.
– Это самые лучшие и достойные люди, которых я знаю, – импульсивно возразила она.
Франк непонимающе и укоризненно взглянул на нее.
– Дитя мое, тебе семнадцать лет. Это опасный возраст, полный ловушек для молодых девушек. Я не могу позволить тебе ехать одной.
Об опасном возрасте для девушек он говорил с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. Но она все принимала за чистую монету. Он был авторитетом для нее, он знал все.
– И еще, Криста… Я видел в одной из твоих книг… Ты написала:
«Криста Монсен из рода Людей Льда». Я и слышать не хочу ни о чем подобном. То, что ты происходишь из рода Людей Льда – это позор!
И снова в груди у нее неприятно кольнуло. Эту книгу она хранила у себя в ночном столике. Неужели отец действительно…?
Хотя, разумеется, он имел на это право, ведь это же был его дом.
Но ее взволновало и что-то совсем другое, не задумываясь, она тут же выпалила:
– Ты стыдился мамы? Ведь она же была из рода Людей Льда!
– Твоя мама была хорошая женщина, хотя и не слишком крепка в вере. И не ее вина в том, что она родилась в роду Людей Льда Она была очень красива и хорошо заботилась обо мне.
– О, я стараюсь быть похожей на нее, я и правда стараюсь хорошо о тебе заботиться, папа. Но я понимаю, что ты не можешь полностью на меня полагаться, ведь я такая легкомысленная.
– Ну конечно, я полагаюсь на тебя, детка. Но в мире много соблазнов, а путь в Линде-аллее долог и вымощен дьявольскими опасностями. Не могла бы ты дать мне газету, будь так добра!
Криста спросила совершенно наивно и невинно.
– У тебя сегодня был тяжелый день, папа, правда? Тебе было трудно двигаться. Но ведь в другие дни тебе полегче? То есть, я имею в виду – это просто здорово, что ты без посторонней помощи смог добраться до моей комнаты. Это дает нам надежду, правда?
Франк Монсен уставился на нее. Но лицо Кристы было абсолютно простодушным, без следа иронии. А он знал, как краснеют…
Криста была глубоко разочарована тем, что не сможет поехать. И чтобы не показывать, насколько она расстроена, она что-то пробормотала о том, что ей надо