– Набусардар, возможно, и не заслуживает этого.
– Разумеется, заслуживает, – возразила Нанаи. – Моя любовь к нему сильней власти царей и фараонов. – Она открылась солдату без утайки, чтобы он поверил ей. – Я не смогла бы стать ни возлюбленной, ни женой, ни матерью детей никого другого, даже если бы ему принадлежали золотые рудники в Пактоле или серебряные в Таршиши. Конечно, я могла бы тогда дважды в день купаться в мраморных бассейнах, а служанки натирали бы меня благовониями. Я наряжалась бы в тончайшие сидонские шелка и спала бы на простынях, привезенных из далеких китайских стран. Я носила бы вышитые покрывала от самых богатых вавилонских купцов, а в волосах у меня сверкали бы редчайшие камни, которые только изворотливый финикиец может отыскать где-нибудь на краю земли. Но даже объявись богач, который захотел бы мне дать все это, и тогда не заменит он мне Набусардара, пусть и суждено мне быть только…
– …собакой, бегущей за его колесницей, – закончил он.
– Да, я это хотела сказать, – гордо подтвердила она и попросила передать ей глиняную табличку, которую он оставил в траве.
– Вот, солдат, – сказала она, показывая на изображение священного быка, – это образ моего господина и моего бога. Это образ непобедимого Набусардара. А я, бедная и глупая Нанаи, хочу быть цветочком под его ногами. Видишь этот цветок под копытами быка? – спросила она, запнувшись. – Я хочу быть хотя бы цветком под ногой Набусардара.
Набусардару не доводилось слышать таких слов от женщины.
– Скажи, Нанаи, прочна ли твоя любовь, не пройдет ли она со временем? Непобедимый наверняка спросит меня об этом.
– Ах, солдат, – вздохнула она, – что тебе ответить? Ты слышал о пирамиде Хеопса? Моя любовь подобна ей, она вечна. Больше мне нечего сказать.
– Ты добра и умна, прекрасная Нанаи, и об этом я тоже расскажу своему повелителю.
– Неужели? – Она в изумлении широко раскрыла глаза.
– Если мой господин будет милостив к тебе, то можешь надеяться, что в скором времени я приеду к тебе с наказом от него.
– В самом деле?
– Непременно.
– Какое это будет счастье для бедной Нанаи, которая грезит о мудрости только для того, чтобы понравиться своему господину.
– Ты умеешь писать и читать, Нанаи?
– И писать, и читать, солдат. Пока был жив дядя Синиб, он держал для меня учителя, но теперь у меня нет ничего, кроме этого куска глины и резца. Но об этом ты не говори своему повелителю. – Она потупила взгляд.
– Что же ты смутилась, Нанаи? – Набусардар приподнял за подбородок ее склоненную голову.
– Мне стыдно, я умею только писать и читать – ведь это так мало, в особенности когда я думаю, что непобедимый Набусардар окружен прекрасными и высокоучеными женщинами. Скажи, правда вавилонские дамы очень образованные?
Он пренебрежительно рассмеялся и взял ее за руку.
– Ученость вавилонских женщин стоит немногого: кроме сплетен о нарядах и любовниках, у них другого нет на уме. А если хочешь знать о них больше, то скажу тебе, что мозг их затуманен вином, а сердца погрязли в разврате. Они хуже сук, потому что любви суки пес должен добиться, а вавилонские женщины сами стелются мужчинам под ноги.
– Что ты говоришь, солдат? За такие речи великий Набусардар прикажет тебя забросать камнями! – воскликнула она в ужасе.
– Надеюсь, Набусардар не узнает об этом, – лукаво усмехнулся он. – Ты ведь не выдашь меня, прекрасная Нанаи?
– Как же я могу тебя выдать?
Она растерянно улыбнулась в ответ.
Набусардар поспешил развеять ее грусть.
– Ты не успеешь опомниться, как я вернусь с наказом отвезти тебя к нему во дворец. И ты будешь видеться с ним каждый день и каждый день разговаривать с ним.
– Ах, солдат, – вздохнула она, принимая его обещания за легкомысленную болтовню.
– Не веришь?
Надо было уезжать. Тихая, смутная печаль Нанаи вызывала в нем нечто больше сострадания. Он помолчал, чтобы дать ей собраться с мыслями.
В наступившей тишине оба следили за горизонтом. Солнце все ниже клонилось к западу, уходя в страну, где ленивый Нил медленно течет долинами лотоса, неслышно скользя мимо фундаментов загадочных святынь. Там божественная Исида оплакивала своего Осириса, дожидаясь его воскрешения. Там толпы теснились в храме Амона с цветами в волосах и ароматным нардом для жертвоприношений. Там высятся славные Фивы, город ста ворот. Там могучий Мемфис вознес славу священного Египта. Там живет сын богов, бессмертный фараон, который подписал договор с вавилонским царем и обещал прислать Халдейской державе свое войско, если Вавилону будет угрожать опасность и понадобится помощь Египта.
Туда, к его тучным полям, уходил теперь источник света.
День угасал, проложив повсюду длинные причудливые тени. Слабое дуновение ночной прохлады возвестило о приближении вечера.
Набусардар первым стряхнул с себя задумчивость, вспомнив, что пора двигаться в путь, если он хочет попасть в Вавилон до того, как закроют городские ворота.
Он нарушил молчание, обратившись к Нанаи:
– Я должен ехать, чтобы доложить Непобедимому о выполнении приказа и рассказать о тебе.
Последние слова заставили ее вздрогнуть.
– Мне пора ехать, – повторил он.
Он поправил наколенники, надел кожаный нагрудник. Затем вывел лошадей из рощи и, внешне невозмутимый, поднялся в колесницу. Взяв со дна бич, он щелкнул им в воздухе.
Отдохнувшие кони нетерпеливо рыли копытами землю, всхрапывали и ждали только знака, чтобы пуститься вскачь.
Нанаи от души желала, чтобы они как можно скорей рванулись вперед и, обгоняя ее мысли, понеслись туда – к Вавилону.
– Не забудь же о моей просьбе, солдат, – напомнила она.
Могла ли догадаться Нанаи, что ее желанный стоит перед ней в колеснице? Что в этот миг он глядит на нее и уже сейчас любит ее за то, что она совсем не похожа на женщин из Вавилона.
Ему вдруг некстати вспомнился его борсиппский дворец, где собрано множество книг и картин, парк, украшенный творениями лучших халдейских ваятелей, – богатства, никому не приносящие радости. Сам он, обремененный делами армии, редко навещает дворец. О дворце некому заботиться, и дворец словно мертв. Старый ваятель Гедека – единственный человек, наслаждающийся его великолепием. Набусардар подумал и о дворце в Вавилоне, гордой Телкизе, своей жене, происходящей из очень знатного рода, – первой даме города, первой среди вавилонских красавиц. Но он тут же оборвал нить воспоминаний и взглянул на Нанаи.
Она стояла неподалеку с глиняной табличкой в руке. Нежный румянец заливал ее щеки, а в глазах светилось нетерпение и страх перед будущим.
Ею вдруг овладела неуверенность, и, будто единственную опору в жизни, она сжала в ладонях глиняную табличку, на которой виднелись контуры священного быка с созвездием над головой и маленьким полевым цветком под ногами.
Полководцу захотелось взять у нее что-нибудь на память. Нечаянно она сама обратила его внимание на табличку.
– Чтобы я не забыл о