Первой в среду явилась Бландина и, чтобы не скучать в приемной, достала новенький блокнотик для рисунков (24 листа) и стала писать синим фломастером:
Попытка
Мама ненавидит папуПапа ненавидит мамуСестра два раза умиралаЭто называется ПСОдна попытка для отца,Для матери – втораяПсихолог говорит – это сигналы SOSА я – сестра и правда умирает.Из поэтического транса ее вывел голос Спасителя. Психолог открыл дверь кабинета.
– Бландина?
Она так быстро захлопнула блокнот, что он не удержался и пошутил:
– Совершенно секретно.
Девочка вошла в кабинет, села напротив Спасителя и подтвердила:
– Да. Сказать ничего не могу, вот и пишу.
– Не можешь ничего сказать?
– Не могу сказать то, что думаю.
– Даже здесь?
– Чтобы ты потом меня заложил? Как с конфетами «Харибо»?
Спаситель заметил, что Бландина питается одними сладостями, и рассказал ее матери, как это вредно.
– Но мы с тобой уже говорили про это, Бландина. Я только сказал твоей маме…
– Да-да, ты предатель.
– Так ты, значит, сердита на меня?
Спаситель привык высказывать вслух чувства своих пациентов, хотя мог при этом ошибаться на их счет.
– Я сердита на всех, – проворчала Бландина.
– Надеюсь, мы все же останемся друзьями. Ты тонкая натура, таких мало.
– Не подлизывайся!
В свои двенадцать лет Бландина умела отражать все попытки манипулировать ею.
– Знаете что? – Она поджала под себя ногу и заговорила деловым тоном. – Я теперь ем ядовитые конфеты.
– Что значит ядовитые конфеты?
– Не отгадали?
– Лекарства?
– Точно!
Оказывается, месье Карре, отец Бландины, сводил ее к доктору Спесивье, и та поставила диагноз «СД как-то там».
– СДВГ – синдром дефицита внимания и гиперактивности, – расшифровал Спаситель.
– Вот-вот! Гиперактивности. И эти их конфетки должны меня успокоить.
– Ну-ну…
– Хочешь, покажу, что я написала? – предложила Бландина, успев позабыть про секретность.
Она раскрыла блокнот на первой странице, и Спаситель прочитал вполголоса: «Попытка, мама ненавидит папу…» и дальше до конца.
– Твоя сестра и правда умирает? – спросил он, возвращая Бландине блокнот.
– Ну, это я для рифмы со словом «вторая», – ответила она и без предупреждения перескочила на другую тему: – Психиатр Марго предложила нам пройти семейную терапию.
– И что ты думаешь по этому поводу?
– Думаю, лечат нас с Марго, а больны-то не мы, а родители.
– Понятно, – протянул Спаситель, в очередной раз удивляясь проницательности своей юной пациентки.
– Тебе это тоже понятно?
– Я говорю «понятно» в том смысле, что готов тебя слушать. Но мне и правда тоже все понятно… И в этом смысле я с тобой согласен.
– Что-то ты сегодня заговариваешься.
– Есть немного. А как твои родители отнеслись к идее психолога?
– Папа против, а мама, естественно, за.
– Естественно?
– Она ведь хочет проходить эту семейную терапию у тебя. Но ты-то не захочешь.
Они посмотрели друг другу в глаза. Не девочка, подумал Спаситель, а озорной, смышленый эльф или даже чертенок.
– Не захочу? Почему же?
– Угадай! Угадай!
– Хватит с меня твоих загадок.
– Может, она в тебя влюбилась, а?
От удивления Спаситель так и отпрянул.
– Кто?
– Мама, кто же!
Раза два-три мадам Дютийо приходила к Спасителю в весьма откровенных нарядах. Да уж, от наблюдательной Бландины ничего не ускользнет!
– Послушай, я тебе кое-что объясню, – сказал Спаситель самым что ни на есть профессиональным тоном.
Бландина скрестила руки на груди и приняла серьезный вид.
– В процессе психотерапии может происходить так называемый трансфер, перенос. Пациенты используют психолога как вешалку. Наряжают его отцом или матерью, братом или сестрой и неосознанно переносят на него свою давнишнюю любовь или ненависть. Воображают, будто их психолог…
– Психолог-вешалка, – перебила Бландина, подпрыгивая на стуле.
– Да. Пациенты воображают, будто психолог-вешалка их любит или презирает, обижает и так далее. Они разыгрывают с ним сцены из прошлого. А он должен помочь им понять, что надо избавиться от старых переживаний и простить тех, кто причинял им боль, чтобы жить дальше свободными.
С Бландины слетело всякое ехидство, теперь она и правда внимательно слушала.
– Как странно! И получается?
– Во всяком случае, это один из путей, чтобы стать независимым и счастливым.
– Жаль, что это только для взрослых, – вздохнула Бландина.
– Вовсе нет. Я и для тебя бываю вешалкой.
– Когда это?
– Ну, например, когда ты говоришь, что хочешь выйти за меня замуж.
– Это же просто шутка, – возразила Бландина, но все-таки покраснела.
– А чью одежку ты нацепила на меня сейчас? Точно не будущего мужа, потому что, как я говорил, проигрываются сцены из прошлого. Так кто я для тебя?
Бландина помрачнела. Нахмурилась, потупилась, ей было трудно заговорить о том, что ее мучило.
– Раньше, – начала она.
– Раньше?
– Раньше папа был хороший. Мазал мне хлеб нутеллой, рассказывал перед сном всякие истории.
Так было до развода, до того, как родители принялись уничтожать друг друга на глазах у испуганных дочерей. Бландина помнила время, когда была любимой папиной дочкой, тайно в него немножечко влюбленной. Потом все стало плохо. Спаситель протянул ей коробку с платками. Бландина высморкалась и снова заговорила:
– А теперь папа стал жутким занудой. Да-да, занудой! Так я и напишу в своем блокноте.
Когда Бландина ушла, Спаситель придвинул кресло к столу и стал смотреть на две фотографии в рамках, которые недавно сюда поставил: Луиза и Лазарь – его двойная защита. Он не сказал Бландине о контртрансфере, обратном переносе, то есть ответных чувствах психолога. Флирт мадам Дютийо не оставлял его совсем уж равнодушным…
Он уже собирался пригласить следующего пациента, как зазвонил телефон. Спасителю не хотелось отвечать на звонок, так что включился автоответчик и стал записывать сообщение. Психолог схватил трубку.
– Слушаю!
– Месье Сент-Ив! Это Марианна.
– Марианна?
– Дютийо. Вы не знали, что меня зовут Марианна?
– Да-да. Так чем могу служить?
– Я звоню по поводу Бландины.
Мадам Дютийо – ну или Марианна – узнала, что отец, у которого Бландина проводила половину каникул, отвел ее к психиатру.
– Завтра вечером я получу рецепт. И я хотела бы показать его вам. Вы ведь, насколько я знаю, не сторонник медикаментозного лечения. У вас не найдется завтра для меня окна?
Спаситель заглянул в ежедневник, окон было предостаточно, он выбрал самый конец дня.
– В восемнадцать пятнадцать.
– Спасибо, вы очень добры. До завтра.
В каждом слове мадам Дютийо, даже в невинном «спасибо», сквозил некий намек. А «до завтра» прозвучало многообещающе. «Трансфер, контртрансфер – я начеку», – подумал Спаситель.
* * *Вот уж кто был бы не прочь подвергнуться переносу, так это Алиса, – куда угодно, лишь бы прочь из Монтаржи. Хомячки и крикливые братья изрядно ей осточертели.
– Мальчишки – ошибка природы, – так она и сказала бабушке в четверг утром. – А вокруг меня одни мальчишки.
Они завтракали на кухне вдвоем, пользуясь тем, что Аксель, Поль и Эван еще спали.
– Мало мне Поля, так отец еще вот-вот подкинет нового братца. И двоюродных у меня двое. И у маминого друга тоже сын.
Нану, которую речь тринадцатилетней мужененавистницы поначалу смешила, при этих словах застыла от изумления:
– У мамы есть друг?
– Как? А ты… ты не знала? – Алиса запнулась. Кажется, она сболтнула лишнее.
Нану покачала головой. Вид у нее был расстроенный. Алиса решила, что бабушка осуждает свою бывшую невестку.
– Какой он?
– Н-ну… такой… – Алиса решила закосить под дурочку.
Но куда там – Нану пристала к ней, выпытывая данные для «Meetic»:
– Сколько ему лет? Кто он по профессии? Что он любит, кино