Из любопытства Кестрель послушалась. Джесс схватила ее за руку.

— Держись крепче!

Девочки побежали по лужайке перед генеральским особняком, скользя, спотыкаясь и смеясь…

Теперь все было так же, если не считать окружавшую их толпу. Джесс перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась. Кестрель открыла глаза и обнаружила, что они стоят возле невысокого деревянного ограждения, от которого открывается вид на арену.

— И ты решила привести меня сюда?

— Я не нарочно, — стала оправдываться Джесс. — Я увидела женщину в шляпке — ты слышала, что шляпы сейчас в моде? — побежала следом, чтобы рассмотреть получше, и…

— …и привела меня на невольничий рынок.

Толпа сомкнулась вокруг них и зашумела в предвкушении. Вот-вот должен был начаться аукцион.

Кестрель сделала шаг назад. Тут же раздались приглушенные ругательства — она наступила кому-то на ногу.

— Нам теперь не выбраться, — сказала Джесс. — Придется подождать до конца аукциона.

У ограждения, которое шло широким полукругом, столпились сотни валорианцев. Горожане были в шелковых платьях. У каждого на поясе висел кинжал, хотя некоторые — как, например, Джесс — использовали его в качестве украшения.

Арена пока пустовала, если не считать большого деревянного помоста, сооруженного для аукционов.

— По крайней мере, отсюда все хорошо видно, — пожала плечами Джесс.

Кестрель была уверена: Джесс догадалась, зачем нужно во всеуслышание называть стекляшки топазами. Знает, почему их пришлось купить. Но последние слова подруги напомнили ей о том, что некоторые моменты она никогда не сможет с ней обсудить.

— А, — воскликнула женщина с острым подбородком, стоявшая слева, — наконец-то!

Прищурившись, незнакомка следила за коренастым мужчиной, вышедшим на середину арены. У него были черные волосы, как у большинства гэррани, но светлая кожа, которая означала, что ему удалось заслужить расположение господ и они давали ему легкую работу. Этот человек быстро научился угождать завоевателям.

Распорядитель торгов остановился перед помостом.

— Покажите любую девчонку! — громко, но без особого интереса выкрикнула женщина слева от Кестрель.

Тут же со всех сторон посыпались другие предложения. Кестрель стало трудно дышать.

— Девчонку! — снова закричала остролицая, на этот раз еще громче.

Аукционист, который то и дело взмахивал руками, словно пытаясь охватить всеобщее воодушевление, замер, посмотрел на женщину, чей голос прорвался сквозь шум, а потом заметил Кестрель. На секунду на лице его промелькнуло удивление. Но поскольку он тут же перевел взгляд на Джесс и других валорианцев, собравшихся у ограждения, Кестрель решила, что ей показалось.

Вдруг распорядитель поднял руку. Воцарилась тишина.

— Сегодня я приготовил для вас нечто особенное.

Акустика арены позволяла расслышать даже шепот, да и сам распорядитель знал, что делать. Его бархатный голос приковывал внимание.

Он махнул рукой в сторону невысокого крытого загона, сооруженного за ареной. Жестом поманил кого-то к себе — раз, потом другой, и наконец в тени под навесом что-то зашевелилось.

На арену шагнул юноша. По толпе пробежал смутный шепот. С нарастающим изумлением все смотрели, как невольник прошел по желтому песку и поднялся на помост. На первый взгляд ничего особенного в нем не было.

— Девятнадцать лет, и здоровье отменное, — распорядитель хлопнул раба по спине. — Вы поглядите, для домашней работы — что надо!

По рядам зрителей прокатился хохот. Валорианцы подталкивали друг друга локтями и хвалили распорядителя. Развлечь публику он умел.

Раб был никудышный. Кестрель он показался настоящим дикарем. На скуле у него красовался синяк: видимо, парень недавно подрался, — стало быть, с ним будут проблемы. С такими мускулистыми руками он скорее подошел бы на роль погонщика скота — это понимали все. Сложись его жизнь иначе, из него получился бы хороший домашний раб. Светло-каштановые волосы всегда нравились валорианцам, и, пусть на таком расстоянии трудно было разглядеть лицо юноши, в его осанке чувствовалось достоинство. Однако к домашней работе он явно не привык. Судя по бронзовому загару, он годами трудился под солнцем, его кожа приобрела бронзовый оттенок, и в ближайшее время ему, без сомнения, предстояло вернуться к работе на улице. Наверняка его купит кто-нибудь, кому нужен носильщик или строитель.

Распорядитель торгов продолжал ломать комедию:

— Возьмите его прислуживать за столом!

Снова раздался смех.

— Или лакеем!

Валорианцы схватились за бока и принялись махать распорядителю, мол, прекрати же, и так уморил.

— Давай уйдем, — попросила Кестрель подругу, но Джесс притворилась, что не слышит.

— Хорошо, хорошо, — ухмыльнулся распорядитель. — На самом деле парень не такой уж бесполезный. Честью клянусь, — добавил он, положив руку на грудь. В толпе вновь раздались смешки: всем известно, что у гэррани чести нет. — Этот раб обучен кузнечному делу. Пригодится любому военному, особенно офицеру, у которого есть личная охрана и много оружия.

Послышался заинтересованный шепот. Среди гэррани редко встречались кузнецы. Будь здесь отец Кестрель, он бы, наверное, сделал ставку. Его охрана часто жаловалась, что городской кузнец работает спустя рукава.

— Ну что, приступим? — крикнул аукционист. — Пять пилястров. Начнем с пяти бронзовых пилястров за мальчишку? Дамы и господа, наемному кузнецу вы заплатите намного больше!

— Пять, — отозвался кто-то.

— Шесть.

И ставки посыпались одна за другой.

Толпа за спиной у Кестрель напоминала каменную стену. Ни пошевелиться, ни посмотреть в лицо. Внимание Джесс привлечь не получалось. Поэтому — и только поэтому! — Кестрель не сводила глаз с раба.

— Ну же! — не унимался распорядитель. — Он стоит никак не меньше десяти!

Плечи раба напряглись. Торги продолжались.

Кестрель прикрыла глаза. Когда цена дошла до двадцати пяти пилястров, Джесс спросила:

— Кестрель, тебе нехорошо?

— Да.

— Сейчас все закончится, и мы уйдем. Уже скоро.

Новых ставок не появлялось. Похоже, раба продадут за двадцать пять пилястров. Жалкая сумма, но кто согласится отдать больше за работника, который будет трудиться на износ и очень скоро утратит силы и здоровье?

— Досточтимые валорианцы, — снова заговорил распорядитель. — Я забыл кое-что упомянуть. Вы уверены, что вам не нужен домашний раб? Парнишка умеет петь.

Кестрель открыла глаза.

— Вообразите, музыка на званом ужине, гости будут в восторге! — Распорядитель торгов бросил взгляд на раба, который стоял с гордо поднятой головой. — Давай, спой нам.

Только тогда раб пошевелился. Движение было едва заметным, но Кестрель услышала, как Джесс шумно выдохнула: обе почувствовали, что на арене вот-вот может начаться драка.

Аукционист что-то прошипел на гэрранском — Кестрель не разобрала слов. Раб тихо ответил на том же языке:

— Нет.

Возможно, он не знал, как хорошо все слышно на арене. Возможно, ему было все равно, что такое простое слово может понять любой валорианец. Сейчас это уже неважно — аукцион можно считать законченным. Ставок больше не будет. Тот, кто предложил двадцать пять пилястров, уже наверняка жалеет об этом. Никому не нужен упрямый раб, который не слушается даже своих.

Но Кестрель тронула его непреклонность. В том, как гордо юноша расправил плечи, она узнала себя в те моменты, когда отец требовал от нее невозможного.

Распорядитель торгов пришел в ярость. В такой ситуации нужно либо закрывать аукцион, либо еще раз предложить поднять цену. Но он стоял как вкопанный, сжав руки в