Пейзажи Галлии скучны и однообразны. Ёлки, кусты, кусты, поля, ёлки. Постоялые дворы похожи один на другой: спасибо давно усопшему Иерониму II, который очень любил всё стандартизировать. Король-зануда — вот как я его называла. Он выпустил невероятное множество декретов и стандартов, которые загоняли в рамки всё на свете: и дома, и лавки, и размер окон в карете, и высоту каблуков, и бес знает что еще. Даже улицы городов имели строго регламентированную ширину: чтобы могли разъехаться две телеги. А ширина телеги должна быть не больше, чем два лошадиных крупа — в телегу более двух животных не запрягали. Так и получается, что столичные улицы до сих пор строят, ориентируясь на ширину задницы давно подохшей лошади.

— Выпрямись, Стефания, — одернула меня мать.

У меня задергался глаз. Какого беса, матушка? Мы едем без остановок почти шесть часов! У меня всё тело будто иголками покалывает! Почему я не могу сесть, как мне удобно? Тем не менее, приходится держать спину прямо — спорить с ее высочеством не каждый сможет. А если сейчас начать пререкаться — до самого монастыря мне будут читать морали. А хуже этой поездки может быть только поездка под непрерывный маменькин бубнеж. Поэтому бес с ней, с моей пятой точкой. Голова важнее.

Глаза сами собой закрывались, но расслабиться я боялась. Вдруг во сне не так сяду или слюну пущу? Маменька меня тогда совсем изведёт. А между тем, поспать бы не помешало — ночь выдалась бурная.

Вопреки моим страхам отец не стал ругаться, а напротив, вызвался сопроводить меня по моим архиважным делам. Отец вообще порой ведет себя очень странно.

— Я понимаю, что тебе нужно попрощаться с подельниками, Стефа, — сказал он. — Но я бы на твоем месте положил деньги в банк, а не отдавал в сомнительные руки.

— Как ты себе это представляешь? — удивилась я. — У меня документов нет. А в банке непременно удостоверение личности спросят. А мне, на минуточку, четырнадцать. Я до двадцати не имею права открывать счет.

— Ты меня удивляешь, — вздыхает отец. — Неужели ты не удосужилась купить липовые документы? Так нельзя, Стефа.

Я пытаюсь понять, серьезно ли он говорит, или смеется надо мной.

— Много у тебя накопилось?

— Двести тридцать двойных империалов, — я не хвастаю, нет, но лицо у отца вытягивается.

— Ты банк что ли ограбила? На эти деньги можно дом с садом купить!

Я скромно опускаю глаза.

— Заработала.

— В доме утех?

— В том числе.

— И каким образом, можно спросить? — к чести отца, на его лице лишь любопытство.

А матушка бы уже в обморок упала.

— Уборка. Обслуживание номеров. Подготовка листовок.

— А! — светлеет лицо отца. — Так это твои стишки!

И он продекламировал с выражением:

— В мраке ночи красным светом фонари сверкают,

Дом веселья одиноким двери открывает.

Всех, кто жаждет серых будней позабыть досаду,

Завлечет в свои чертоги радости-отрады.

— Мои, — признаюсь я. — Не шедевр, но заплатили неплохо.

— Но не двести же империалов!

— Пап, ну давай ты не будешь мне финансовую ревизию устраивать! — взмолилась я. — Уверяю, я за любую монетку могу отчитаться! И лекарь меня уже осматривал!

— Ты меня удивляешь, Стефа, — фыркнул лорд Браенг. — Ты в борделе три месяца работала. Неужели не увидела, что там женщине не обязательно даже раздеваться, чтобы заработать?

— Па-а-ап! — простонала я. — Давай закроем эту тему! Я же не могу с тобой об этом разговаривать!

— Смотреть, значит, могла, — неожиданно жестко ответил отец. — А разговаривать мы стесняемся. Ладно, закрыли тему. Пошли положим твои деньги в банк.

— Какой банк, закрыто всё! Ночь!

— Центральный банк, Стефания. Круглосуточный.

— А у нас есть круглосуточные банки? — с удивлением спросила я, едва успевая за его широкими шагами.

— Для главы королевской службы безопасности — есть. Стефа! Ты как ходишь? Что ты семенишь? Расправь плечи, подбородок вверх. Шагай широко. Если уж берешься изображать парня, делай это с умом! И бедрами не раскачивай! Если ты так в борделе ходила, неудивительно, что лорд Стерлинг клюнул!

Словом, прогулка с отцом прошла весело и познавательно.

Гораздо интереснее, чем поездка с матерью и ее камеристкой в одной карете. Но, как говорит мой друг Ларри, "попался ловчим — притворись мертвым". Вот я старательно и притворялась хорошей девочкой. В конце концов, официальная версия гласит, что в борделе я была только однажды, и только среди кухонных работников.

Путешествие было мучительным. Если бы только мама позволила хоть разок пройтись пешком! Но нет, это совершенно недопустимо: леди ездят в карете и точка. На своих ногах только оборотни передвигаются, да и то оборачиваться нынче считалось в столице дурным тоном. Мы ж, оказывается, не звери. Мы ж люди. Вот только бордели у нас в полнолуния переполнены.

Если отец расстраивался, что я нисколько не оборотень, то маму печалило, что и маг я так себе. Обычно бывает: сильный зверь — мало магии. Много магии — слабый зверь. У моей кузины Виктории, которая, к слову, не кузина, а племянница, хоть и старше меня на пару лет, огненный дар ого-го какой, а переворачиваться она может только в полнолуние. А мне и здесь не повезло. Ну и ладно, не больно-то мне нужна эта магия. У меня есть мозги, а это гораздо ценнее.

Рано или поздно всё плохое заканчивается, и вот мы уже трясемся на неровной горной дороге, а впереди — мрачный замок с подъемным механизмом ворот. Что-то мне подсказывает, что оборотню здесь развернуться негде — наверное, стена в три человеческих роста. Это не пансионат, господа, это самая настоящая тюрьма. И бежать уже поздно.

Карета с грохотом въезжает во двор по подъемному мосту. Копыта лошадей звонко цокают по оббитым железом доскам. Я читала историю замка Святой Елизаветы. Здесь каких-то восемьдесят лет назад окончила свою жизнь невеста мятежного