2 страница
объятия, сплестись с их собственными, они чувствовали, что все сказанное не просто слова — они пронесут эти клятвы сквозь века, потому что поклялись перед теми, кто любил их, дорожил ими, чья сила ласково приветствовала их союз.

Разве думала тогда Соль, что никто из ее братьев и сестер больше не заключит подобный союз? Разве могла себе представить, что освобожденный от телесной клетки дар устремится туда, где его однажды приняли? Разве задумывалась она тогда, что станет последним пристанищем для силы, сосуд которой вдруг оказался разбит? Нет, тогда, под звездным небом Эйлирии, среди друзей, она была счастлива, потому что тонула в любящих зеленых глазах. Потому что он обещал ей быть всегда за ее спиной, а она приняла его. Слова, которые в их мире говорились далеко не на каждой брачной церемонии. Слова, которыми боялись разбрасываться, а еще больше — нарушать данное обещание. Больше, чем клятва или обещание, — это слова о намеренье жить так, и никак иначе. Слова, сказанные перед Богом, данные не только своей избраннице, но и ему, — непреложны.


Меня выбросило на самом краю империи, как и было задумано. Вот только то, что случилось перед этим, я никак не планировала. Потому, не тратя времени даром, превозмогая тошноту и общее недомогание, постаравшись сосредоточиться на том, что было вокруг, отыскала первый попавшийся камень и со всего маху обрушила его на телепорт, что вынес меня на границу с империей. Если нет кристалла, крошечного красного камешка в самом центре амулета, то отследить телепортацию очень сложно.

На востоке царила теплая южная ночь. Потому я не боялась, что меня заметят. Ведь, как бы там ни было, магические сети меня не чувствовали. Я была для них никем.

Некоторое время я просто лежала на теплой земле, всматриваясь в черное звездное небо. Когда-то давно небо было точно таким же. Точно так же сияли звезды, и мир казался таким большим. В день, когда Зорис взял с нас те клятвы, воображая, что мы как представители нового вида людей просто обязаны иметь свои традиции, эти же звезды были свидетелями наших клятв тогда…

— Не смей думать об этом, — тяжело прошептала я, борясь с подступившими слезами.

В моменты страшных потрясений я всегда испытывала усталость. Не знаю, почему я никогда не злилась, как многие люди. Не могла устроить скандал или истерику, а то и выместить свой гнев на ком-то. Гнева никогда и не было толком, от него я тоже уставала. Вот и сейчас мне казалось, что мое тело налилось свинцовой тяжестью. Казалось, что еще немного — и я увязну в земле, на которой лежала, — так тяжело мне было.

— Потом, ты обо всем подумаешь потом, — уговаривала я саму себя. — Ведь ты же понимаешь: что бы он ни сказал, тому должна была быть причина. Ты просто должна подумать об этом… должна, но не сейчас.

С трудом оперевшись на локти, я кое-как встала. Меня вынесло аккурат на задний двор форта, что недавно подвергся нападению. Сейчас восстановительные работы были закончены, и крепость, похоже, возобновила свою деятельность по охране рубежей Алании. Вот только свинарник, у которого меня выбросил телепорт, никто сторожить не желал. Оно и к лучшему.

Кое-как поднявшись на ноги, я, точно пьяная, потащилась в поросячий домик. Стоило переодеться, пока солнце не взошло. Как только было совершено проникновение в чужое жилище, его обитатели хором захрюкали и завозились.

— Тихо, мать вашу свиноматку! — зашипела я.

Странно, но подействовало. Всего через несколько секунд хрюшки угомонились — а может, потому что это я замерла, точно каменное изваяние. Переодевалась я, уже стараясь лишний раз их не беспокоить. Докатилась…

* * *

— Я же говорил вам, — слова, слетевшие с его губ, казались такими легкими, небрежными, пренебрежительными. Но кто бы знал, как горело у него сердце в этот момент, которое, казалось, ожило впервые за последние триста лет. Больно — не самое подходящее слово для описания испытываемых чувств. После того что он сказал ранее, он чувствовал себя мышью, которая сама себя загнала в мышеловку, и все, что ей оставалось, — это сделать так, чтобы туда же не попала и она. — Этот человек не имеет никакого отношения ко мне и подобным мне, — тихо шепнул он Элтрайсу и Императору, которые использовали дежурный полог, скрывающий их разговор от Эль Ариен и его раба.

— Но ему удалось вернуть Рейнхарда к жизни, — справедливо заметил Император. — Мне говорили, что болезнь, пожиравшая его тело, была необратимой.

— Подобный недуг раньше умели лечить в Ис’шере, — холодно заметил Киран, стараясь не смотреть в сторону, куда так нестерпимо желал взглянуть.

— Интересно, — скупо заметил Элтрайс, и это самое «интересно» не сулило Кирану ничего хорошего. Ему было все равно. Он не собирался более изображать из себя раба этого аланита. При первой же возможности он покинет империю для того, чтобы найти ее, а после на коленях вымаливать прощение…

«О, чем я? — обреченно подумал мужчина. — Какое прощение?! Она даже не представляет, что я такое теперь! Если бы я был прежним, то вряд ли смог быть с тем, кто подобен мне! Урод, настоящий урод!»

— Что ж, я думаю, мы можем позволить нашему гостю насладиться торжеством, — тем временем сказал Император, а Киран со все нарастающей болью в сердце смотрел на то, как низко кланяется его женщина, прежде чем покинуть зал. Гнев, что теперь оплетал его сердце с такой легкостью, не заставил себя ждать, опаляя все внутри. Не он, а она была последним даром их Бога этому миру. Та, кто сохранила эту божественную искру. Частица Бога, заключенная в плоть. Чудо, ниспосланное им. Раб.

Последнее, что он мог сделать для той, что так любил, — это разорвать цепи, что сковали ее. Он не станет извиняться за сказанное сегодня. Ни за что не станет. Сегодня он подарит ей свободу и просто уйдет, так будет лучше для нее. Тихая жизнь вдали от империи теперь невозможна для того, кем он стал, но она жива, и это самое главное! Самое главное… он отомстит за их утраты.

Он видел, как она встает на край обрыва. Смотрел, как развевается на сильном ветру шлейф ее платья. Каждый изгиб ее фигуры, каждый жест, движение… он помнил. Он понимал, что она собирается сделать, когда заметил крошечный телепорт, зажатый в ее ладони. Зачем же она пришла во дворец сегодня, если возможность сбежать была и прежде? Как это ни страшно понимать, он знал ответ. Последний раз… Он последний раз смотрел на нее. Он знал, но не мог насмотреться. Когда она сделала шаг в бездну, сердце его ухнуло куда-то следом за ней.