Зотов ее простил. Или думал, что простил. Думал до тех пор, пока не дошло, что прощать должен не он, а кто-то свыше. Бог там или высший разум, но прощение нужно заслужить. Татьяна долго расплачивалась за свой обман. Но все-таки родила. А Зотову к тому времени было уже не до детей. Вот сын и вырос таким: неразвитое тело (спортом не занимался никаким!), прыщики на лице (шоколадки трескал чуть не с младенчества) и жидкие волосенки, забранные в хилый хвостик (количеством волос явно в него, Зотова).
Нет, не любил и не любит он Петьку.
Зотов потерял терпение. Конечно, можно бы и не ходить на эту тусовку. Очень даже бы хотелось не ходить! Но не сумел отказаться! Встретив однокашника в супермаркете, он из жалости взял визитку (и в студенчестве-то толком не общались!) и приглашение на презентацию его книги, что-то там об истории фотографии или фотографии и истории. А раз обещал прийти, то вот она, обязательность, должен быть. Да еще с супругой. Впрочем, Татьяна с удовольствием ходила с ним на любые мероприятия, хотя Зотов ее и не баловал, чаще отмечаясь на них один.
Татьяна поправила тонкую лямочку вечернего платья и с удовольствием накинула легкую норковую шубку: день прохладный, даже снежок сегодня сыплется мелкой крупкой, можно и в мехах! Шубка была новая, купленная в Греции нынешним летом. «Зотов подождет, никуда не денется. Он теперь от меня и рыпнуться никуда не сможет! Дерну за ошейник – вмиг дома будет», – подумала она с удовольствием.
…Татьяна никогда не была даже привлекательной. «Топорно тебя Гришка сработал», – говорила ей сестра отца тетка Милана, осуждающе качая головой. Их порода, как Милана Аркадьевна называла всех Коровиных, была крупной, ширококостной и ступала по земле ногами не меньше сорокового размера. Курили все: сама Милана, Татьянин отец, дед Аркадий и бабка Леонтия, когда еще были живы. Как занесло в эту семью такой божий одуванчик, как мать Татьяны, не поняли даже сами Коровины. Уже на свадьбе, глянув внимательнее на невестку, бабка Леонтия вдруг протяжно вздохнула, встала со своего места и, подойдя к ней, с жалостью пробормотала в ушко: «Крепись, девочка!» Шепот этот неожиданно услышали все, сидящие за свадебным столом. Гости замерли, а молодая жена Гриши, вдруг покраснев, но отнюдь не от испуга, звонким тоненьким голоском вскрикнула: «А я вас не боюсь!» Теперь замерла Леонтия, вмиг причислив эту худобу к вражескому стану: она-то к ней с добром, а ее как! Разве ж можно так с будущей свекровью!
Леонтия впервые переступила порог квартиры сына, лишь когда Раечка родила дочь. Они пришли втроем: отец, мать и сестра Раечкиного мужа. Принесли гору пеленок, коляску, ванночку и с любопытством осмотрели молодую мамочку. Она тут же поняла, что привело это семейство к ней в гости: желание узнать, как существо весом в сорок восемь килограммов могло выносить и родить Гришину дочь. Девочка родилась на четыре девятьсот и ростом пятьдесят четыре сантиметра. «Наша порода», – констатировала Леонтия и, довольная увиденным, ушла.
Танюша видела бабку и деда редко. Чаще по выходным. Протянутые ей на пороге кулек дежурных «подушечек» и связка любимых всеми Коровиными сдобных баранок, крепкий запах табака – вот все, что запомнилось Танюше. Умерли Аркадий и Леонтия один за другим, год в год, от рака легких. Отец Тани резко забросил курево, растолстел еще больше и стал усиленно тягать гантели. Вечером запивал силовые тренировки водочкой, увеличивая дозу день ото дня. А тетка Милана продолжала нещадно дымить, да и понятно: служила она в полку связи, общаясь в основном с офицерами и прапорщиками. Замуж так и не вышла. Под ее рост не нашлось желающего ее мужика, а жить «с болонкой», как окрестила она всех, кто мастью мельче ее, Милана не хотела.
Танюша любила тетку. Та была с ней груба, но честна. И она, Танюша, была на нее очень похожа. Правда, Милана ее жалела, вспоминая свою неудавшуюся женскую судьбу. «Лучше бы ты в маму пошла, деточка…» – ласково гладила она ее по головке. Таня лишь в седьмом классе поняла, какая у нее беда. Она выросла за лето на двадцать сантиметров, поправилась на семь килограммов и первого сентября с ревом отказалась идти в школу. Ее мать срочно вызвала Милану, и та долго разговаривала с племянницей в ее комнате. После тетушкиных внушений, вытерев слезы, Таня все же вошла в класс и удивилась: она такая была не одна. Еще две ее подруги заметно изменились не в лучшую сторону.
К окончанию школы вдруг стало ясно, что не такая уж Танечка толстушка: она еще чуть вытянулась, лишний вес ушел в рост. А рост у нее был модельный. «Ты, главное, не ешь много, Татьяна, тогда всегда будешь в форме. Забудь про белый хлеб и сахар», – говорил ей учитель физкультуры на выпускном вечере: ему тяжело было расставаться с любимой ученицей. Они пили вино в раздевалке, и Танечка распрощалась с девственностью прямо на жестких гимнастических матах.
Теперь Татьяна Григорьевна Зотова готовилась к пятидесятилетию. Только вместо приличествующего ее возрасту платья она приобрела себе бирюзовый шелковый брючный костюм, который плотно облегал ее пышную стать…
Спустившись на лифте в гараж, Татьяна бросила взгляд на будку сторожа. Вчера она заметила, что у них в доме новый охранник, красивый мужик лет сорока, седой и очень высокий. Такого же роста, что и муж. Но, в отличие от него, без пивного брюшка и наметившейся лысины.
Зотов, сидя за рулем машины, видел, как жена вышла из кабинки лифта. Равнодушно отметив, что та неплохо выглядит, вновь взъярился: Татьяна, вместо того чтобы рысью передвигаться к машине (они и так опаздывают!), встала столбом посреди стоянки.
– Таня, ну, сколько можно ждать?! – крикнул зло.
Он изумленно наблюдал, как жена не торопясь обернулась и, неспешно ступая узкими сапожками на плитку, подошла к нему.
– Что ты шумишь, дорогой, – нежно проворковала она. – Сейчас не принято приходить вовремя.
Зотов хотел было высказаться, но сдержался. В последнее время он все чаще отмалчивался. Заметив однажды, что жена изменилась, пока не мог понять, в чем конкретно. То ли стала увереннее в себе, то ли равнодушнее к нему. Он старался не думать об этом. Но иногда становилось как-то неосознанно тревожно на душе.
Зотов выехал из гаража и повернул налево. До кафе, куда они направлялись, ехать минут пять, машину брать необходимости не было. Но он не хотел пить. А