— Господин Левшин, — склонила голову в знак уважения перед чиноначальником кабинета его императорского высочества, — я готова во всем оказать помощь следствию и лично вам. И все же, помимо лишения титула и наследства, — короткая пауза затягивалась, отчего страх продолжить становился все отчетливей, — что мне грозит в том случае, если дело примет неожиданный оборот?
Правая бровь маркиза снова чуть приподнялась, а сам он отвернулся к окну, сделав в его сторону несколько шагов:
— Если вы невиновны, вам не о чем беспокоиться.
А ведь он не зря отвернулся. Знал: ввиду того, что титул отцу дарован императором, наследование дара по его линии невозможно. А вот с матерью совсем другая история…
Род деда — очень древний, один из двадцати самых высоких в Староросской империи. Мы ведь и с исчезнувшими некромантами Воробьевыми когда-то роднились. А наследницей в нем — одна мать. Мне приходилось слышать, что до болезни дар в ней горел сильный и видеть она могла даже то, что спрятано у человека глубоко внутри.
Однако затяжной недуг выжег в ней не просто наследные черты, но и саму суть. И к исходу его все, что осталось от родного человека, — иссушенная оболочка с безумными глазами. А потому, когда в десять лет у меня начались головокружения, отец пригласил целителей и вскоре отвез в пансион. Тонкие пилюли грязно-серого цвета выдавались по две в день, и в лазарете за этим тщательно следили.
Видно, информация об этом тоже была в личном деле, раз маркиз так упорно разглядывал убогий пейзаж за окном. Боялся, что слухи о лживости материнской болезни и сокрытии дара небеспочвенны?
Глупости! На свете не было ничего мертвее моих талантов, и мне всегда казалось, что именно поэтому отец ни разу так и не навестил меня в пансионе. Наверное, стыдился неудавшейся дочери, каждый день напоминавшей о его собственной никчемности.
Что ж, маркиз не зря занимал свою должность — он безупречно владел собой. Вот только мне пришлось прожить вдали от дома целых восемь лет, а общество молодых воспитанниц высоких имперских родов — та еще яма с копошащимися гадами.
И я заметила, как упругая венка на сжатом кулаке начала пульсировать сильнее, проступая темным жгутом на выбеленной коже. Значит, все плохо. Что ж, я всегда чувствовала неизбежность мрачного завершения своего бесцельного существования, и вот теперь это ощущение обрело смысл.
— Когда мы отправляемся?
— Прямо сейчас. Карета уже ожидает у главных дверей. Если поторопимся, успеем в Петергоф к ночи.
— Разве вы не воспользуетесь порталом? — не удалось скрыть изумления.
— И все же, госпожа Ершова, — быстрый выразительный взгляд, после чего министр снова отвернулся к окну, — управительница пансиона верно оценила вас. Вы и вправду умны, раз догадались о портале. Но нет, я не стану использовать его для нашего перемещения. Видите ли, как только мы прибудем в Петергоф, все наши разговоры будут записаны на друзы памяти, которые затем предоставят суду. Мне бы хотелось спросить вас кое о чем лично… — Глубокий вдох выдал, что последующее говорить совсем не хотелось: — И да, вынужден извиниться, но тело придется осмотреть сегодня же.
Он резко обернулся:
— И только после этого я доставлю вас в государственную квартиру.
Мне не оставили выбора. Страшилась ли я предстоящего? Скорее нет, чем да. В конце концов, министр прав: я никогда не была слишком близка к отцу и страха перед предстоящим зрелищем не испытывала. К тому же суеверие мной упорно порицалось, отчего опасение опознать труп отца ночью казалось как минимум безрассудным.
Нет, страшило другое. Но об этом я смогу подумать после, когда останусь одна, потому как взгляд Николая Георгиевича не упускал ни единой мелочи, зорко отмечая каждое, даже мимолетное, движение.
Я кивнула в знак согласия, осторожно спросив:
— Вы позволите перед отъездом обратиться в лазарет? Я с детства страдаю головокружениями, пилюли выдают дважды в день. Если пропустить прием, может стать хуже…
— О болезни госпожа Полякова упомянула. — Маркиз недовольно поджал губы. — Месячный запас лекарства уже у меня, выдавать его буду сам по причине…
Он не договорил, но я и так все поняла. Видимо, боялся, как бы я не отравилась вслед за отцом. Значит, все еще хуже, чем предполагалось поначалу. Покорно склонив голову, я встала с кровати, аккуратно расправив после себя складки на старом коричневом покрывале, и, проследовав к шкафу, сняла с вешалки темно-синий плащ.
Огонь распознала тут же, почти мгновенно. И обернулась так резко, что едва не налетела на маркиза.
— Позволите? — Левшин стоял слишком близко, из-за чего я ощущала на его коже едва различимый запах дорогого парфюма, наверняка привезенного из Франкии, где мастерство создавать драгоценные ароматы было возведено в рамки искусства.
Я подняла глаза на Николая Георгиевича… тут же отшатнувшись от гневной гримасы, исказившей его лицо. Видимо, помогать дочери изменника ему было не просто неприятно, но воспринималось сродни чему-то мерзкому. Только воспитание в высоких родах передавалось с самой кровью, и отказаться от него было бы противоестественно.
А ведь в салонах шептались, что род Левшиных брал свое начало со Смутных времен, и потому кровь в его жилах более чистая, чем императорская… Мысли, конечно, запретные, преступные, и наказание за них по-настоящему жестокое…
Господи, если бы я только могла воспользоваться хотя бы крупицей дара, жившего когда-то в матери!
Но в глазах министра не нашлось ничего, кроме ярости, и спустя мгновение я сдалась. Снова отвела взгляд, протянув на ладонях тонкий плащ, чудесно подходящий для поздней весны, что никак не желала в этом году уходить из Хвойного.
Маркиз уверенно забрал у меня накидку, не коснувшись при этом даже на мгновение, и теперь терпеливо ожидал, пока я повернусь к нему спиной. Сердце забилось так гулко, что я невольно вздрогнула: неужели он тоже слышит его?
По Николай Георгиевич был крайне собран, лишь позволив себе короткое:
— Ну же, госпожа Ершова, нам стоит поторопиться!
Спорить было глупо. Плащ набросили на плечи одним скорым движением, после чего Левшин резко толкнул дверь.
— И да, Ольга Савельевна… — Он коснулся теплыми ладонями моей головы, и время на миг остановилось. Голоса кругом стали тише, а пространство словно сузилось до крошечного квадрата пестрого ковра, на котором стояли только мы. Внезапно я явно ощутила, как его голос вместе с огненными иголками пробирается под кожу, кружит в венах и спустя всего миг звучит уже внутри: — Будучи