Услышав его голос, девушка повернулась в его сторону. В глаза бросилось влажное пятно на её груди. След от протекшего молока? Мать вашу, да что тут происходило, пока его не было? В груди зарождалась тихая необъяснимая ярость, отголоском бьющая по вискам.
Захар Волгарский, ты обложался.
Прилично.
Руслана провела рукой по лицу, выдавая этим жестом усталость. Да и сама она уже не выглядела такой боевой.
- Можно мне попить? – спросила без напускного задора, сдержанно.
- Естественно.
Он налил в стакан воду и протянул. Девушка подошла и спокойно взяла его, ничего не говоря. Выпила так же молча.
- Спасибо.
Он принял стакан обратно, с шумом поставив его на стол. Присел на край, дурная привычка от которой никак не может избавиться. Даже совещания часто проводил, заняв именно такую позицию.
Руслана всё же оказалась настоящей карманной Венерой. Отошла от него на пару шагов, чтобы зрительно уравнять их шансы в росте.
А он, дурень, думал о том, как круто она будет ощущаться, когда он будет трахать её стоя.
Сто процентов будет.
Сублимация? Отрицание очевидного… Всё может быть.
Мальца же… Заберет.
Он его. И это не обсуждается.
***
- Теперь вы готовы выслушать меня? – Лана пребывала в странном, растрепанном состоянии.
Вроде бы она добилась своего – Волгарский проявил интерес. Более того, когда он вернулся и задал свой вопрос, у неё земля ушла из-под ног. Хорошо, что она сидела. Поразительно, как в тот момент она не провалилась, не исчезла, никуда не делась. Потому что ни разу в жизни Лана не попадала в такую нелепую, глупую, абсурдную до жути ситуацию.
Макар правильно заметил – когда девушка становится кормящей мамой, её отношение к самой груди кардинально меняется. Да и нет времени, сил на что-то иное. Особенно в ситуации, как у Ланы. Грудь – это возможность дать малышу больше витаминов, кальция, полезных микроэлементов. Задел на его здоровое и крепкое будущее. И только.
Сегодня же всё резко изменилось.
Если бы Лана призналась, что она впервые в жизни кормила Богдана на глазах сначала одного, а потом и вовсе двух мужчин, они бы так же отнеслись к её словам с цинизмом?
Господи, она попала в волчье логово. Не иначе.
Нет, она знала, что в российском бизнесе всё не просто. Люди, владеющие капиталами, заводами и пароходами, не могут априори быть белыми и пушистыми. Вот никак. Это только в книжках серии «Арлекин» да «Панорамы» в былые времена зарубежные авторы нам рассказывали истории о бизнесменах-миллионерах, влюбляющихся в секретарш или библиотекарей. Так и подмывало спросить, где же миллионер мог встретить библиотекаршу?
Но это лирика. Правда жизни – вот она. Лихие девяностые канули в прошлое, конечно, сейчас, как сказала ей однажды одна более взрослая знакомая, жизнь стала мягче. Нет прямого криминала, нет братков. Но жесткие люди остались. Да они и были во все времена. Те, что делают себя сами. Кто идет по жизни, не сворачивая с выбранного пути. Дельцы. Бойцы. И ждать от них чего-то мягкого – глупо. Не может альфа-самец становиться пушистым лишь только от того, что ты появилась на его пути. Заблуждение, опять-таки навязанное книгами и фильмами.
Лана, направляясь к Волгарскому, рассчитывала на диалог. Она честно хотела поделиться своими размышлениями, собранными доказательствами. Хотела услышать его мысли. Она предполагала, что будет непросто.
Какой же наивной дурой она была! Как раз из серии героинь «Панорамы».
Пришла такая и думала, что её примут. Выслушают. Ага, сейчас. Спасибо, что в комнату без окон не кинули или в подвал. То, что подвал у Волгарского был, даже не сомневалась. Не здесь, конечно, не в здании «СедаЛоры». Где-то в другом месте.
У Ланы словно крылья подрезали. Обрубили на корню все благие начинания.
Развернуться бы и уйти.
Да не могла.
Не имела права.
Даже плакать в какой-то момент захотелось. Наверное, когда кормила Богданчика.
Её он сын… Её. Понимаете?!
Не прийти – тоже не могла.
Какой-то замкнутый круг.
Паршиво стало, когда Волгарский вернулся. Весь из себя, такой деловой, уверенный. А в ушах его холод и оскорбления! Да пошёл он… Она была на него очень сильно зла. Вернулся он в момент «икс». Везение сегодня не на стороне Русланы, иначе бы не застал он её в столь пикантной ситуации. Кормить Богданчика при них оказалось сущим испытанием. Только сынишке было всё равно – ему требовалось молоко и мама рядом, остальное его не касалось. Лана сразу же попыталась спрятаться от пристальных мужских взглядов, но тем, казалось, по фигу. Смотрели на неё.
Ладно, это она пережила.
Хуже другое – сам Волгарский.
Его давящая энергетика распространилась по всем кабинету. Макара она ещё могла воспринимать адекватно, их двоих – перебор.
А когда Волгарский выдвинулся в её сторону, Лане захотелось встать и убежать. Позорно смалодушничав. Да, Илья бы не одобрил её мыслей. Он любил и ценил её за силу духа, за характер. Всегда говорил, что у неё есть внутренний стержень. Она же смеялась и отшучивалась, что его – этот стержень – осталось только найти.
Поэтому она выставила руку, останавливая Волгарского. Тот шел, как танк, как ледокол. Руслане даже на миг почудилось, как она видит воздушные потоки, расступающиеся перед ним. Сильный мужчина. И опасный.
Захотелось сразу же огородить Богданчика от него. От темного взгляда, которым мужчина впился в сына. Смотрел, а на дне глаз бушевало пламя, сулящее её выжечь дотла. Или у Ланы снова разбушевались гормоны? Почему она в одночасье резко изменила восприятие и Волгарского и того, что разворачивается в кабинете?
Усилием воли, Лана кое-как собрала себя и скачущие мысли. Она сама пришла во имя справедливости. Потому что не смогла нормально спать по ночам, терзаясь демонами сомнений и удушливой тоски, с которой так и не смогла справиться.
Думала, будет легче.
Нет.
Когда прочла на лице Волгарского удивление, сменяющееся шоком, поняла – он разглядел в Богданчике сходство с собой.
Она его понимала.
Потому что сама через это проходила. Долгими бессонными ночами переводила взгляд со спящего сынишки на фотографию Захара Владимировича, и поражалась, как двое людей могут быть столь похожи друг на друга. Конечно, при желании, можно сходство найти между каждым мужчиной и мальчиком, но тут не вызывало никаких сомнений в их родстве.
Сердце обливалось кровью, хотелось вырвать его из груди, чтобы не болело, чтобы не ныло. Лана только-только успокоилась, и тут нате вам, пожалуйста. Ещё один поворот Судьбы, проверяющей её на прочность. Иногда Лана спрашивала пустоту в квартире: сколько можно? Какой её личный предел? Поворачивала голову, находила играющего Богдана и отвечала сама себе: её предел безграничен.
Она – мать.
Она выдержит всё и чуть больше.
Ей пришлось спустить Богдана с рук. Тот уже не мог сидеть от