Мое на первый взгляд уютное жилище вовсе не было гнездышком, в которое хочется вернуться вечером. При всей внешней благополучности это место внушало мне страх. И никакой ремонт, никакая мебель и милые картинки на стенах не могли избавить меня от этого ощущения. Я боялась собственной комнаты, как будто каждый приход туда вновь ввергал меня в тот ад, из которого я с таким трудом вырывалась долгие пять лет. Пять лет жизни, положенные на то, чтобы подняться со дна наверх, глотнуть свежего воздуха и начать вновь плавать, а не тонуть.
Аделина, когда я однажды призналась ей в этом, только усмехнулась:
– А никто не говорил, что тебе будет легко. У каждого свой персональный ад, Анюта, и с этим нужно учиться справляться. Если сможешь – все будет хорошо, нужно только время.
– Сколько? Сколько должно пройти времени, чтобы я сумела справиться?
– Ну, кто же знает? Это было бы слишком просто.
– А ты? У тебя есть свой персональный ад?
Аделина прищурила свои прозрачные глаза и сухо бросила:
– Я же сказала – он есть у каждого. И давай закроем эту тему.
Меня всегда удивляло в ней вот это – умение сказать нужную вещь и тут же замкнуться, опустить бронированную штору, не оставив ни единой щели, чтобы никому не удалось проникнуть туда, внутрь. За те пять лет, что мы знакомы, я так и не смогла понять, что собой представляет Аделина Драгун. Нет, я знаю, что она блестящий хирург, талантливый руководитель и умелый организатор, но что она за человек… Аделина могла прийти на помощь и тут же замкнуться в себе от любого проявления благодарности. Коллеги ее уважали, но, как мне кажется, побаивались и не особенно любили. Но не признавать ее таланта не могли, потому что ее работа – наглядная. Если я пересолю, к примеру, суп, это будет заметно, но не смертельно. А если у Аделины дрогнет рука – кто знает, как потом изменится человеческая жизнь. Моя вот изменилась в лучшую сторону. Я не боюсь смотреть на себя в зеркало – это, пожалуй, то немногое, чего я больше не боюсь благодаря ей.
Так что я твердо знаю – руки Аделины способны вернуть человеку веру в себя и дать ему новую жизнь. Как мне.
– Анна Александровна, это вы тут шебуршите? – Я даже подпрыгнула, уронив от неожиданности на пол миску, которую как раз переставляла на нижнюю полку. Металлическая посудина с грохотом покатилась под стеллаж.
– Черт тебя… – выругалась я, опускаясь на колени.
С другой стороны стеллажа раздалось недовольное сопение, и через секунду я увидела на уровне нижней полки лицо начальника ночной смены охраны Бориса Евгеньевича – красную усатую физиономию с выцветшими голубыми глазами и веселой ухмылкой, словно приклеенной к губам.
– Вон она, в самый угол закатилась, швабру надо или палку какую, – проговорил он, указывая пальцем на едва видневшуюся в темноте миску.
– Вы меня напугали.
– Ну, я ж не хотел. Датчик движения сработал, я и забыл, что вы еще не уходили, автоматически поставил на слежение.
– Да, я тут порядок наводила.
– Вы вставайте, я сейчас помогу достать, с моей стороны удобнее.
Начальник охраны поднялся и пошел к шкафу в коридоре, где хранился инвентарь для уборки, вернувшись оттуда со шваброй.
– Вот так… – Миска выкатилась мне под ноги. – Вы долго еще тут будете?
– Сейчас закончу уже. Я вам мешаю?
– Нет, конечно. Я сам виноват – забыл. Делайте что надо, потом только скажите, что уходите, я снова датчик включу. – Борис Евгеньевич повернулся и пошел к выходу, но задержался на секунду: – Может, вас потом до дома проводить нужно? Я могу кого-нибудь из ребят на машине отправить. Чего вы по темноте будете…
– Нет-нет, – поспешно отказалась я. – Спасибо, я весь день в этом полуподвале, хочу на ночь воздухом… ну, словом, не нужно.
Борис Евгеньевич пожал плечами и ушел, а я поставила миску в раковину, включила воду и, опустив в нее руки, задумалась. Почему я так боюсь мужского внимания? Любого, даже такого, как проявил сейчас начальник охраны? Он ведь ничего особенного не предложил – наоборот, мне как женщине должно бы быть приятно, что человек заботится о том, как я буду добираться домой по темным улицам, живу-то на окраине. Но мне сама мысль о том, что придется оказаться в одной машине с кем-то из охраны, казалась невыносимой. Умом я понимала, что никто из парней не станет приставать ко мне, но внутри все сжималось в комок, завязывалось в тугой узел и дрожало, как то самое желе, что я готовила сегодня днем для персонала. Наверное, с этим мне придется прожить остаток жизни, и никакие беседы с психологом тут не помогут, потому что и психолог у нас – мужчина. И я не могу быть с ним откровенной, он внушает мне тот же страх, что любой другой мужчина. Кстати, я и не хожу к нему уже больше месяца, просто Аделина еще об этом не знает. Рассердится, конечно, но я ничего не могу с собой поделать.
Мысли мои вдруг повернули к новому хирургу. У него было такое лицо… Я не знаю, какие критерии применяются при оценке мужской внешности, но этот Матвей Иванович показался мне нечеловечески красивым, необыкновенным. И от него почему-то не исходило того ощущения угрозы, что я инстинктивно чувствовала от любого мужчины, даже от пожилого начальника охраны.
– Интересно, что он написал в предпочтениях, – пробормотала я, домывая миску. – Я даже не посмотрела, надо же…
Обычно я так не делала, всегда сразу же брала блокнот и внимательно читала все, что написал новый сотрудник. Мы с Аделиной условились – наши врачи, медсестры и охранники должны получать то, что любят, питаться так, как привыкли или как хотели бы, но не могут себе позволить вне стен клиники. Ну, бывает ведь такое, что человек хочет соблюдать какую-то диету, а в домашних условиях просто не может этого сделать. А здесь, в клинике, я без проблем могу готовить любые блюда и следить за тем, чтобы не происходило срывов. Так, к примеру, на раздельном питании находились операционная сестра Лиза, анестезиолог и палатная медсестра Инна, и я следила, чтобы им на стол не попадало, допустим, мясо с ненадлежащим гарниром. Один