Рассказов о том, что жизнь – есть тлен и боль, там немыслимо много. Юные «старики» надменно делятся собственным опытом, который якобы приобрели за всю свою недолгую жизнь. Типа познали столько, что ничему уже не удивляются. Раскусили всех и вся, смогут на молекулы разобрать любую жизненную проблему, если она мало-мальски напоминает что-то возвышенно-трагическое.
«Люблю быть одна. Не люблю людей. Они меня не понимают». Или: «Не старайся меня удивить, потому что мои лучшие друзья – это книги, они никогда не предадут. А ты так смог бы?»
Маразм крепчал, логика таких статусов растворялась в слабом намеке на смысл после первых прочитанных слов.
В дебаты с такими людьми я не вступала, но иногда аж руки чесались.
Или так: «Моя душа в тринадцать поседела». Не в шестнадцать, не в двадцать, а именно тогда, когда одновременно хочется купить и лак для волос, и книжку-раскраску.
Очень часто их рассуждения были приправлены ядреным цинизмом. Судя по всему, народец был действительно читающим, и не кого-то там листал, а Ницше или Тэффи. Но что-то мне подсказывало, что актерства и желания эпатировать в их словах было больше, чем истинной правды.
Виктория вполне могла быть одной из тех, для кого обычная манера общения предполагала закатывание глаз и других органов к потолку. Но если так, то она бы и разговаривала со мной свысока. Могла добавить сарказма хотя бы куда-то, но этого я не заметила.
Она не выказывала превосходства. Вообще.
Была еще одна деталь.
Я видела таблетки, которые она принимала. Это был сильный транквилизатор, я видела такие у знакомой, которая долго не могла оправиться от развода. Их ей прописал участковый психиатр, и, по словам знакомой, они работали. Со временем она отказалась от них, потому что чувствовала себя сонной круглые сутки. Да и не картинно их закидывала в себя Виктория, а спокойно. Не рисуясь. Значит, действительно принимает лекарство, а не бравирует. Ну вот, и ответы на все вопросы, которые возникли у меня чуть раньше. Девушка действительно лечится и, кажется, устала от этого.
Связана ли ее проблема с болезнью? Скорее всего.
Однако мне нужно было непременно подтвердить свои догадки.
– Вы сказали, что хотели что-то прекратить, – напомнила я. – Если я все верно понимаю, то речь идет о лечении. Прекратить – уйти из жизни? Вы это хотели сказать?
Виктория посмотрела мне прямо в глаза, и взгляд был настолько уставшим, что я тут же устыдилась своего вопроса.
– Все правильно, – подтвердила она. – Но если уйду я, то останется моя мама. Это все равно что предать. Плюнуть ей в лицо. Или ударить.
Она опустила голову и, не вынимая своих рук из моих, тихонько заплакала.
«Ну вот и приплыли, – подумала я. – Теперь все понятно. Непонятно только, что с этим делать».
– Кофе, говорите, вам много нельзя? – спросила я, поднимаясь с дивана.
– Да, не рекомендуется, – шмыгнула девушка носом. – Он же у вас натуральный. Значит, действие на организм будет серьезным.
– Возбуждающим?
– И это тоже. И за давлением нужно следить. Вы извините за слезы. Я вас напугала. Но скоро подействует лекарство. Мне станет лучше.
– Это хорошо, – улыбнулась я, – тогда я себе сделаю. Подождете? Я быстренько.
Виктория достала из сумки платок и пудреницу.
Снова готовить кофе не пришлось – в турке как раз осталось на одну чашку.
Я сунула кофе в микроволновку, чуть-чуть подождала и вернулась в комнату.
Виктория уже взяла себя в руки. Сидела с прямой спиной, забросив ногу на ногу и обхватив колени руками. Встретила меня вежливой улыбкой.
«Знать бы, чего ты хочешь, – мелькнула мысль, – а то гадать не хочется. Попробуем еще раз. Погнали».
Бывают такие люди, которые иногда с трудом формулируют мысли в своих головах, и на словах едва доносят их до собеседника. Иногда это происходит во время стресса, но часто человек общается так с другими и без влияния какого-либо эмоционального всплеска. Я очень надеялась на то, что Виктория просто не может собраться с мыслями – от этого ее понять очень трудно.
– Я закурю, вы не против? – спросила я.
– Курите, – разрешила посетительница, – мне от запаха сигарет плохо не становится. Мама иногда тоже позволяет себе выкурить сигарету. Но это случается очень редко.
Я подошла к окну, подтянулась на руках и села на подоконник. Сделала это специально, чтобы девушка поняла, что я хоть и детектив, но ничто человеческое мне не чуждо.
– Давайте начнем сначала? – предложила я, разгоняя рукой сигаретный дым.
Виктория кивнула.
– Я к вам с такой серьезной проблемой шла, но сейчас сильно сомневаюсь в том, что сделала все правильно, – сказала она неуверенным тоном. – Но, если уж получилось с вами встретиться, значит, так тому и быть – расскажу. Вы же видели таблетки, которые я принимаю?
– Да, я обратила внимание. И название рассмотрела. Я знакома с этим препаратом.
– Вы тоже его принимали? – оживилась Виктория.
– Не я, а моя подруга. Довольно сильные таблетки-то. Вам их выписали? Или кто-то по знакомству поделился?
– Нет, что вы. Моя врач назначила. Без рецепта их не продают, они под строгим учетом. И найти это лекарство можно только в двух тарасовских аптеках. Оно очень редкое.
– Похоже, Вика, вы на нем плотно сидите.
Девушка утвердительно кивнула.
– Собственно, я к вам не по поводу того, чем меня лечат. Я давно состою на учете, с самого детства. Но я не из тех, кого сажают в палату с мягкими стенами. Слава богу, я не настолько утонула в своем безумии.
– Какой у вас диагноз? – в лоб спросила я.
Это было важно, и в данном случае я уже не думала о тактичности. Мне нужно было знать, как себя вести в дальнейшем, к чему быть готовой. Вполне вероятно, что я не смогу ей помочь в силу особенностей ее психики.
– Подозревают шизофрению, – спокойно ответила Виктория.
– Подозревают? – не поняла я. – Вы же вроде бы с детства лечитесь, неужели диагноз еще не установили? Сколько вам сейчас, простите?
– Мне двадцать три, – сказала Виктория. – Состою на учете с семи лет. Прекрасно помню, как все было в первом классе. Мама приходила в школу, но забирала меня не сразу. Сначала она о чем-то разговаривала с учительницей, а я стояла неподалеку и старалась прочитать по губам. Но мне не всегда удавалось это сделать. Но я догадывалась. Мама спрашивала про меня, учительница ей рассказывала о том, как я себя вела. Если все было хорошо, то я не волновалась. А если в школе за день что-то случалось, то были разборки. Потом мы шли домой, и если у мамы было хорошее настроение, то мне светил еще один счастливый вечер. А если нет, то мама ругалась, плакала и уходила в