– Ух ты! Конечно приеду. А чего в подарок драгоценная твоя хочет?

– А вот тут я к тебе пристать хочу. Она, как говорится, ничего не хочет. Но у меня идейка есть, но дорогая, зараза. Может подсобишь?

– Без проблем, говори.

Ну шубку, так шубку. Конечно, купим. Подошёл автобус и Сева запрыгнул в него. Но тут Павел переменил тему и заговорил, словно продолжая разговор, начатый ещё утром родителями:

– А ты когда остепенишься? А?

– Паш, ты нарочно что ли? – стараясь говорить приглушённо, Сева даже нагнулся в сторону окна.

– Чего, нарочно?

– Сегодня утром мать с отцом эту тему гоняли, сейчас, вот только с объекта, так там Тимур этот – о том же и ещё ты в довесок туда же? Сегодня день особенный что ли?

– Может и особенный, – усмехнулся Павел. – Смотри по сторонам, а то счастье прозеваешь.

– Постараюсь. Ладно, встретимся ещё. Адрес потом этого ресторана пришли.

– Заметано, давай.

– Пока.

Сева прислонился виском к стеклу и провожал глазами пробегавшие дома, деревья. Мысли же его опять вернулись к «хороводам». Татьяна была девушка хоть куда. Такие формы, Монро позавидует, но оказалась к несчастью такой недалёкой. Все её помыслы были направлены на готовку, уборку и огород. Происходил сей роман на лоне сельской природы, в деревне Митюнино и фамилия той Татьяны тоже была Митюнина. Попытки навести мосты культурного и более высокого эмоционального сотрудничества оказались нереальны в принципе. Татьяна не хотела, а может и не могла разговаривать на темы о прочитанном или просмотренном. По телевизору смотрела исключительно длиннющие сериалы и ток-шоу, в которых перемывались кости всем и вся. Однажды Сева отважился вывести её в районный центр, там проходила, невесть откуда взявшаяся выставка современной акварели. Ему казалось, что всё-таки данный вид искусства её заинтересует, однако не случилось прекрасного события. Татьяна, молча и быстро обошла всю выставку, развернулась к Всеволоду и проговорила:

– Ну, всё. Теперича и поехали, у меня там грибочки солёные. Картошечку наварю. Ты ж проголодался, никак?

Вторая любовь-привязанность приключилась в Тульской области. Людмила была девушкой привлекательной во всех смыслах, но до того занудной и одновременно плаксивой, что Сева тогда долго удивлялся сему факту. Собираясь на мало-мальский променад она могла потратить столько времени на сборы, что Сева чуть не засыпал в кресле, ожидая её. Наконец, она выбегала из комнаты, вертелась перед ним в каком-то очередном наряде, Сева кивал одобрительно, но Люда тут же задавала вопрос:

– Севочка, Севунчик! Как тебе?

– Хорошо, пойдём.

– Севуничка, тебе не нравится? Ну почему? Такое платье! Я его почти час выбирала, а тебе не нравится? – на глаза её накатывали слёзы, а Сева искренне поражался её ответам и совершенно невероятным склонениям своего имени.

Автобус подъехал к нужной ему остановке. Так пересадка на трамвай, затем маршрутка и буду дома, облегчённо вздохнул он. К родителям не поеду. Опять выслушивать отцовы лозунги о лучшей профессии в мире – строителя-дорожника и наблюдать, как мама будет пытаться остановить его. Нет, лучше дома посижу. Конечно, мамина готовка в тысячу раз лучше, но обойдусь пельменями из магазина.

Стоя на остановке, в ожидании трамвая, его словно на привязи потянуло обратно в прошлое. Третья и четвертая – последняя заинтересованность, были в принципе похожи, словно близняшки. Тамара и Зоя обе были парикмахерами, но жили совершенно в разных областях. Первая дамочка, можно сказать сама заарканила Севу, но поиграв, перекинулась на более перспективного водителя-дальнобойщика. Деяние это было неприятно Севе, но и надо признать, что чувств особо пылких он к ней не испытывал, потому расставание прошло спокойно, без особых нервов.

А вот Зоя, это да! Девушка вспыльчивая, ревнивая. Сначала она буквально не отпускала его из рук. Даже бегала на строительство, смотрела как он там, без неё. Ревновала к Шуре, которая узнав, об этом, хохотала так заразительно, что Сева и сам рассмеялся вместе с ней:

– Сев, да ты шутишь, что ли? Мне уж за сорок, как-никак? Уже дети школу закончили, в институте учатся. Она в своём уме?

– Шура, ну ревнивая очень.

– Ты смотри, а то расцарапает тебе… лицо, ногтищами своими ни за что, ни про что…

Как в воду глядела Шура. Скандал пришёлся на противный дождливый ноябрьский день, больше напоминавший вечные сумерки. Прилетев в вагончик, Зоя, кинулась на Севу с потоком ругательств и обвинений. Народ, толпившийся у печки, застыл, как в известной пьесе Гоголя, наблюдая эту сцену. Очередным объектом ревности оказалась дочь одного из рабочих, которая приехала к нему с каким-то важным то ли поручением, то ли сообщением, в общем – не суть. Дочке стукнуло шестнадцать, но девушка она была красивая и высокая. Потому Зоя и обратила на неё свои неуправляемые эмоции. Лицо расцарапала Севе. До дочки, и то хорошо, не добралась, поскольку была скручена, отмершими коллегами. При этом правда вела себя всё ещё неадекватно, плевалась и ругалась последними словами.

Да-а, подытожил про себя Всеволод, как-то не очень получалось в личной жизни. Может судьба такая? Не найду я ту, неповторимую и единственную. Да и как определить её?

Вспоминая и размышляя обо всём этом, он уселся в трамвайное кресло и снова уставился в окно.