— Да пошли вы!
Я бросаю кулак в стену и мчусь на улицу.
Небо заволокло тучами, сумерки размыли поселок. Я ускоряюсь, чтобы не исчезнуть во тьме, несусь мимо дремлющих домов и, когда внутри все не только кипит, но и болит, вырываюсь на пляж.
Да, предки ждут меня к ужину, но сегодня я опоздаю.
На берегу нет хижин — чем не идеальное место?
Море штормит. Шепчет, шуршит и плещется, но в школе нас не учат его языку. Сколько бы историй оно поведало?
Я снимаю ботинки. Волны облизывают ступни — холодно. Как раз, чтобы остыть.
Предатель, предатель, предатель.
Повелся на байки глупой девчонки, которая младше меня на целых два месяца! Нам с Вороном не нужны никакие Торы. Они все портят. Девчонки всегда все портят.
А теперь я буду учить язык моря — с Zahnrad покончено.
Я возвращаюсь домой поздно. Предки ругают меня, когда я захлопываю дверь в спальню перед их носом. Матушка вновь жалуется бате, что со мной «что-то не так», вновь предлагает мне съездить к доктору, но я отказываюсь.
Отказываюсь.
Отказываюсь.
Весь следующий месяц.
Я спорю с ними. Топлю таблетки в унитазе. Дружу лишь с Воробьем. Врубаю погромче музыку, чтобы мое «спорю-топлю-дружу» превратилось в клип. Воробей подпевает. Он всегда подпевает.
Последний дождь — уже почти не дождь;Смотри, как просто в нем найти покой.[7]Дышу.
Ем.
Дышу.
Сплю.
Дышу.
Гуляю по пляжу, слушаю «Аквариум» и «Наутилусов».
Дышу, дышу, дышу…
Моей фантазии пора в отпуск. Месяца три назад, когда я еще не знал эту наглую девчонку, Ворон спросил у меня:
— Когда люди устают, что они делают?
— Берут отпуск, — ответил я.
— Отпуск?
— Ну, некоторые едут в горы. Некоторые — на море, к нам.
— Придет время, и я устану, Захар. — Ворон закряхтел и хлопнул оконными рамами. — Если я когда-нибудь замолчу, не сомневайся: я на море.
— Дурачок! — захохотал я. — Ты и так на море!
Тогда я не понял Ворона, а сейчас сам хочу в отпуск.
Наушники разрываются на максимальной громкости.
Ах, только б не кончалась эта ночь;Мне кажется, мой дом уже не дом.Я не навещаю Ворона и не обвожу Облако. Избегаю в школе Тору. Ради такого дела я даже расписание ее вызубрил. Пашка почти меня не трогает. Фингал не в счет. Предки радуются, что после учебы я спешу домой и запираюсь в своей комнате, а не лазаю по заброшкам. Им плевать, чем я занимаюсь. Главное — никому не проломлю череп. Нет, они не говорят об этом мне — они говорят об этом друг другу.
Зато Воробей со мной по-прежнему общается. Его старенькие часы тикают в кухне. Я поинтересовался у предков, откуда они взялись, сколько лет нашему дому, а матушка сказала, что раньше их дарили направо и налево. Какая-то акция от нового предприятия — рекламировали себя.
Я бы и дальше жил в пределах своей комнаты (если забыть о прогулках в школу и обратно), но девочка-сладкая-вата опять все испортила.
Плетусь я, значит, с учебы. И тут — визг со стороны Ворона, да такой, что помидоры на огородах вянут.
Я бы не вмешивался, если бы не узнал эти вопли. Тора. Снова она.
— Помогите!
Покореженные ворота машут мне, но я не обращаю на них внимания — еще чего! — и проскальзываю в дом. Обстановочка не поменялась: пыльные тряпки, дощаной пол, наш рисунок, часы на тумбочке, шашки. Хотя нет, поменялась. Добавилась Тора, привязанная к дряхлой табуретке. На виске — ссадина. Руки — в синяках.
— Что случилось? Это… Ворон?
— Да освободи же ты меня! — рявкает Хлопушка.
Я развязываю веревки и озираюсь. Здесь только мы.
— Почему он тебя не спас?
— После того как ты бросил его, он не подает признаков жизни. Ворон почти устал. Ты понимаешь, о чем я?
Тора подрывается и разминает спину. Она ведет себя так, точно и не звала на помощь. Точно ела мороженое с подругой и внезапно решила нагрянуть в гости к приятелю.
Я касаюсь ладонью ее раны.
— Кто тебя побил?
— Пашка.
— Вы же учитесь в разных классах! — выпучиваю глаза я.
— Да уж, преграда!
Наверное, я спал месяцев сорок и лишь сейчас очнулся.
— Я его спровоцировала. Ляпнула, что он слабак и неудачник. Что до сих пор читает детские сказочки.
— Серьезно?
— Да. У нас же с тобой общие источники, не забывай, — подмигивает она. — Он гнался за мной, но я этого и добивалась.
— Зачем?
Нет, все же я проспал месяцев сто.
— Да чтоб ты, дурак, проведал друга. И меня заодно.
Я таращусь на нее, помятую, с синяками на коленках. Она сошла с ума. Маленьким девочкам нельзя так поступать.
— Это плохо, — хмурюсь я.
— Но ведь подействовало же. Пашка хотел, чтобы я провела в заброшенном доме целую ночь. «Ворон… Так вы его называете? Ты ведь любишь его, чего тебе это стоит?» — передразнивает его Тора. — Только он не в курсе, что мне это действительно ничего не стоит.
— Ты ненормальная.
— Ты тоже.
Я бы сам побил ее за такие выходки, но, боюсь, разобьется.
В уши — словно кто-то ваты напихал. Ворон дуется на меня, как девчонка, а я… я глотаю слезы. Соскучился-таки. Позор, позор! Я стискиваю зубы. Пусть хоть ломаются — не реветь же перед Хлопушкой.
— Мы рады, что ты нас простил. — Тора повисает на моей шее.
Я хлопаю ее по плечу — надеюсь, именно так поступают настоящие мужчины — и вытираю рукавом слезу, пока Тора не отлипла.
С этого дня мы начинаем дружить. Ворон постепенно оживает и рассказывает нам все больше и больше историй о своих хозяевах. Как под Новый год Облако смылся из дому и вернулся под бой курантов. Как жена развесила письма мужа в спальне вместо обоев. Как супруги обмакнули ладони в чернила и после очередной разлуки сделали отпечатки на стене, чтобы возвращаться домой и вспоминать друг о друге.
Мы с Торой тут же натыкаемся на тусклые пятна над часами.
О-фи-геть!
Спустя черт знает сколько лет отпечатки почти стерлись, но история Ворона будто подкрасила их.
Мы прислоняемся ладонями к серым обоям.
— Круто! — Хлопушка ведет пальчиком по контуру отпечатков. — Что с ними случилось, Ворон?
— Они умерли от старости. Детей у них не было. И я… я скучаю по ним.
— Не смей грустить! Теперь мы вместе.
— Вместе, — подтверждаю я.
* * *Следующим вечером Тора приглашает меня в гости. Классно, конечно, но я чувствую себя паршивее некуда. С непривычки, наверное.
Это похоже на праздник: ты моешься, чистишь зубы без подзатыльника матушки, выбираешь, что надеть, и натягиваешь самые чистые носки. Главное — зашитые. Причесываешься аж второй раз за день!
Предки косятся на меня, как на идиота. Или наоборот — как на улучшенную версию сыночка, которого не стыдно повести на день рождения к соседке.
— Вы чего? — я стараюсь говорить как обычно, и это уже само по себе странно.
— Куда ты? — интересуется батя.
— К подруге в гости.
— У тебя появилась подруга?