Я достаю мелки и прислоняюсь к кирпичной стене.
— Привет, Ворон! Давай я нарисую кота! Тогда тебе не будет так скучно. Мы с тобой ведь не всегда вместе.
Они часто называют себя птицами. Мой дом — Воробей. Маленький, но воинственный. Этот — Ворон. Старый больной Ворон.
Дом качает валяющимися досками. Соглашается.
Я надавливаю мелком на сырой кирпич. Кот получается здоровенный и пушистый. Ура! Теперь друг не загрустит — с таким-то питомцем!
— Спасибо, — скрипит лестница.
— Спасибо, — шуршат лохмотья на окнах.
— Спасибо, — стучат двери на сквозняке.
— Кто в тебе жил?
Затхлый воздух проникает в меня, и вот я уже сам — затхлый воздух.
— Старики с котом, — отвечает Ворон. — Хозяин был моряком, а хозяйка играла в шашки сама с собой и обожала французский шансон.
Я изучаю тумбочку у лестницы. Целехонькая, как ни странно. На ней разбросаны белые шашки и тикает мини-будильник. Zahnrad, — это название выгравировано под циферблатом. Ворон не любит, когда я до них дотрагиваюсь, плюется в меня штукатуркой.
Часы в пыли, но работают, чеканят резко. Они бессмертны. В них — непортящиеся батарейки. Я знаю это с рождения. Просто знаю и все.
Я надеваю наушники.
А в небе черной тушью —Чугун и всплеск ветвей…Следующим утром вместо школы я мчусь к Ворону. Здесь мой дом, мое учреждение. Если бы предки разрешили, я бы переселился сюда.
— Расскажи еще что-нибудь о хозяевах.
Я плюхаюсь на подоконник. Отсюда комната выглядит не как скелет — тумбочка с часами и шашками, лестница на второй этаж. Мой здоровенный кот.
— Хозяйка называла кота Облаком.
— Почему?
— Он был черным, а на спине — меченный белым пятном. Что-то вроде борьбы грозовых туч с облаками, ясно?
— Что же ты молчал? — я подскакиваю и устремляюсь к рисунку. — Сейчас добавим реалистичности!
Но добавлять ничего не нужно: кот уже меченый.
— Откуда? — я пячусь. Сердце колотится прямо в горле. — Сам постарался?
— Нет. Но тому, кто нарисовал, не помешала бы твоя помощь. Я… чувствую. Ей плохо.
— Ей?
— Через три улицы от нас, крайний дом. Ласточка.
Я заваливаю Ворона вопросами, но он будто воды в окна набрал и заклеил их изолентой. Как бы я ни старался вытрясти из него что-нибудь полезное — тщетно. Он умеет пугать.
Я надеваю рюкзак и выныриваю на свежий воздух.
Ей плохо.
Человеку, нарисовавшему облако, плохо.
Она заболела? Ее тоже бьет Пашка? Ей удалили фантазию?
Я бегу. Через каждый шаг спотыкаюсь о камни и ямы на обочине, чертыхаюсь, но продолжаю спешить к своему новому другу (или врагу?). Улицы как специально удлиняются, расширяются, давятся засохшими ветками и машинами.
Я все-таки падаю, но тут же поднимаю голову и подрываюсь.
Третья улица. Крайний дом. Он и правда как ласточка: чистый, светлый. Вот-вот взлетит воздушным шариком. В саду растут яблони и цветы. Здесь нет огорода.
Нет. Огорода.
Как эти люди живут?
Если не вспашешь землю — не вырастут овощи.
Если не вырастут овощи — ничего не продашь.
Если ничего не продашь — не получишь денег.
Если не получишь денег — не будет еды.
Если не будет еды — сдохнешь.
Эти правила знает каждый ребенок в поселке.
Ясно теперь, почему моему другу-врагу плохо — у нее нет еды.
Калитка качается на сквозняке, дверь распахнута настежь. Ненавижу орать на всю улицу, так что… придется пугать. Круче, когда внезапно.
Дом обволакивает меня тоненьким «помогипомогипомоги».
Я проскальзываю в сад и крадусь по траве. Что, если Ласточка — это портал в мир, где у людей растут только цветы и яблони?
Я прижимаюсь к стене, заглядываю в окно и убеждаю себя, что мое дыхание — просто шелест листьев, а я сам — дерево. Мамочки-пожалуйста-я-всего-лишь-дерево-не-трогайте-меня.
Девочка лет восьми забилась в угол и раскачивается из стороны в сторону. По щекам текут слезы, платьице в грязи, кудряшки растрепаны.
Она как взорвавшаяся хлопушка. Наверное, недавно расчесывалась, любовалась отражением в зеркале. А потом — бах! — и на полу валяется конфетти.
Из соседней комнаты доносятся возгласы: кто-то кого-то торопит. Кто-то кого-то ругает, причем так зло, точно убить собирается. А девочка все плачет и плачет. Я боюсь, что скоро она затопит Ласточку и наш поселок.
В висках — песня «Аквариума». Она постоянно со мной. Впору снимать немое кино.
Да будет шаг твой легок,Пока не кончен сон…Если бы у меня на ладони имелась кнопка повтора, я бы продырявил ее.
В кухню вваливается здоровенный мужик с маской клоуна. Хотя клоун из него так себе.
— Заткнись! — рявкает он.
Но девочка всхлипывает громче прежнего.
— Где родители хранят деньги? — Мужик трясет ее за острые плечики. — Да не реви ты!
Я обвожу взглядом сад и не нахожу ничего, что могло бы нас спасти. А нет. Нахожу. У хозблока валяется ржавая лопата — близко, метра четыре, не больше.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Я дерево, дерево, дерево…
Прыжок, второй. Лопата моя. Я пинаю ее носком кроссовка и подхватываю, с размаху бью по окну.
Осколки летят на «клоуна».
Дом трещит от боли.
— Что ж ты не защищалась, Ласточка? Терпи, — почти беззвучно лепечу я и прошмыгиваю в нишу за яблоней.
Самозванцы не заметят. Они пришли развлекать не меня.
Помоги, Ласточка, давай. Выпроводи гадов!
Я глажу ее по водосточной трубе. Губы прижимаются к ледяной побелке. Я еще не сталкивался с такими скромными домами. Обычно каменные существа борются и хлопают дверями, если от этого зависит их жизнь.
Умоляю, Ласточка, не медли. Сколько тебе? Дай угадаю: нет и года? Наплюй на возраст и помоги хозяйке. У тебя это в крови.
На веранде появляются трое громил в дурацких масках.
Вперед, Ласточка. Самое время хлопнуть дверями. В прямом смысле.
Клоун-блондин прилип к стеклу — изучает участок.
— Они вернулись.
Его товарищи держат руки в карманах, и мне даже представить страшно, что они там прячут.
— Валим.
Но «свалить» они не успевают. Раз — и захлопывается замок на пути к их спасению. Два — задвигается щеколда в кухню.
Молодец, Ласточка!
— Бей окна! — вопит светловолосый упырь.
Но он не в курсе, что окна тоже умеют бить. Самому высокому достается по лбу рамой. Рядом с блондином лопается стекло, осколок впивается ему в ногу. Тот, что общался с «хлопушкой», получает в грудь ожившим шкафом.
Ха-ха! Знай наших!
Я заглядываю в кухню. Девочка до сих пор качается и всхлипывает.
— Иди сюда, — зову ее я.
Но она не обращает на меня внимания. Хлопушка, блин. Взорвалась и оглушила сама себя. Расстроилась из-за испорченной прически.
Я перемахиваю через подоконник и приземляюсь у холодильника. Хватаю девчонку за локоть. Она с ужасом таращится куда-то между нами и роняет тихое «отпусти».
— Мы спрячемся. — Я расправляю плечи и включаю режим командира. — За мной.
Мы прошмыгиваем в разбитое окно и несемся прочь. За нашими спинами раздается ругань клоунов. Им больше некого развлекать. Не сомневаюсь, они заметили нас и решили,