Страдать ерундой на суше Лена больше не собиралась, поэтому на следующий день мы вспомнили о бутылочной почте.
Раньше мы постоянно кидали в море бутылки с записками. А в этом году – всего две. Одну с парома и одну с мола. Потому что Щепки-Матильды притягивают бутылки обратно. Все наши письма непременно выбрасывает на камни где-нибудь рядом с домом, и мы оказываемся в дураках. Настоящая бутылочная почта должна доплывать до Англии и Исландии, не говоря уже о Крите.
Поэтому сегодня мы встали в полпятого утра, чтобы выйти с дедом в открытое море. Он собрался на Коббхолмен, потому что с вечера поставил там сети.
– А чего так медленно твой катер тащится? – спросила Лена, едва мы отчалили от берега. – Вот на Крите была одна скоростная моторка, так она…
– На Крите, курица?! – возмутился дед. – Мой катер – это тебе не абы что!
И он стукнул кулаком о переборку.
Не найти, я думаю, человека, который любил бы свое судно так же; сильно, как дед «Тролля». Они с катером всю жизнь вместе.
– Мог бы добавить своему тролльчонку лошадиных сил, мотор посильнее поставить, – не унималась Лена. – Так мы весь день будем колупаться, пока на глубину выйдем.
– У меня лично весь день свободен, – ответил дед.
Я сел на палубу. Вдруг наше письмо правда переплывет океан? Мы написали в нем по-английски, как нас зовут, где мы живем и свои телефоны. И даже вложили наши фотографии. Нам кажется, если кто-то в другой стране прочитает письмо, он сразу захочет позвать нас в гости. Почему нет?
– Иностранцы очень крутые, – сказала Лена. – На Крите они…
Мы с дедом переглянулись и дружно закатили глаза.
– Лопнуло мое терпение, ватрушки зеленые! – внезапно завопила Лена у меня за спиной – и со всей дури швырнула бутылку за борт.
– Лена! – завопил я сердито. – Мы даже из фьорда еще не вышли!
Моя соседка печально смотрела на бутылку, которая то опускала горлышко в воду, то вскидывала, но вот спокойно легла плашмя и поплыла с попутным ветром к берегу.
– Могу прыгнуть в воду и достать ее, – смиренно предложила Лена.
– Спасибо, Лена Лид, только этого не хватало, – возмутился дед. – Я собирался рыбу ловить, а не девочек багром вытаскивать.
Лена театрально опустилась на палубу рядом со мной.
– Так я пленница на «Тролле»? До конца дня? Печенье здесь хоть дают или как?
Мы медленно чапали вперед вдоль берега, пока не вышли на простор. Мертвая зыбь качала нас, как в огромной колыбели, и весь шум с берега сразу пропал. Я перестал сердиться из-за выброшенной бутылки.
– Англия вон там, – сказала Лена и показала в ту сторону, где небо ложилось на воду.
– А Коббхолмен – вот он.
Остров чернел одинокой точкой посреди сплошной синевы. На нем стоял лишь маяк – и все.
– Это необитаемый остров? – спросила Лена.
– Ну теперь да, – ответил дед. – А раньше там жили.
Мы с Леной во все глаза смотрели на крошечный остров и притихший маяк. Ничего себе – вот так жить. Посреди океана.
Катер подошел ближе, и мы увидели дом и хлев. А между черных камней разглядели травяные заплатки.
Дед тоже молча смотрел на маяк.
– Трилле, ты знаешь, что твоя бабушка тут выросла?
– Чего?
Дед кивнул и повел катер к бакену, который качался на волнах чуть дальше в море.
– У тебя есть бабушка? – недоверчиво спросила Лена. – А как ее зовут?
– Она умерла, – ответил я. – Еще когда папа был маленьким.
– А-а.
Лена ничего больше не сказала, только задумчиво смотрела на маяк.
Спокойными, отработанными движениями дед готовился тащить перемет. О бабушке он редко говорит вслух. Но когда мы идем на кладбище за церковью, у нас с собой всегда два букета – один бабе-тете, а второй настоящей бабушке. У нее на могиле лежит небольшой круглый камень, непохожий на все соседние. «Очень скучаем» – написано на нем в самом низу.
Я долго смотрел на остров перед нами. Вокруг маяка и Коббхолмена как будто очертился круг света. Надо же, мама моего папы здесь выросла. Неужели ее папа был смотрителем маяка?
– Поберегись! – сказал дед и включил лебедку. Механизм затарахтел, заходил ходуном, и шнур начал наматываться на бобину.
Вытягивать перемет – это как киндер-сюрприз открывать. Никогда не знаешь, что попалось на крючки. Но у деда всегда ловится рыба, и никто в деревне не знает рыбные места лучше, чем он.
Однажды в юности дед поймал палтуса больше своего роста, я видел фотографию. И я прямо мечтаю, что дед снова поймает такого же. Поэтому я всегда свешиваюсь за борт чуть не на полметра, когда мы вытягиваем перемет. Дед мне это разрешает. В море с ним вообще легко договориться, он только строго следит, чтобы никто не подходил вплотную к лебедке: дяде Тору в детстве так оторвало полпальца.
Папа настаивает, чтобы дед приделал к лебедке кнопку экстренной остановки. Это, мол, обязательное правило. Но в море дедом никто командовать не может. Когда от него чего-то требуют, он этого не делает из принципа. Лучше учить ребят быть осторожными, говорит он.
Мы с Леной свесились за борт, насколько хватило смелости, и кричали деду, когда с переметом вытягивалась очередная рыба. Уже с половину крючков было выбрано, и тут под водой заблестело что-то большое и гладкое.
– Ух ты! – завопила Лена. – Ну и громадина, ёрики-морики! Ларс, тащи-и-и!
Гигантская треска плюхнулась на дно. Лена издала радостный клич и принялась скакать вокруг. Совсем чокнутая.
– Кнопка, когда ты в следующий раз соберешься с нами в море, поставим перемет на палтуса, – засмеялся дед, потирая руки. – Увидишь наконец большую рыбу. Если тебе, конечно, не противно ходить на «Тролле».
– Противно?!
Лена поставила ногу на треску, как будто это пристреленный ею лев.
– Очень вероятно, что я стану рыбаком, когда вырасту, – заявила она.
– Ты же; хотела быть вратарем? – спросил я, вынимая рыбный нож.
– Когда моя карьера в спорте закончится, мне придется возвращаться к обычной жизни.
Бутылку с нашим письмом мы не увидели, хотя высматривали ее долго-долго: дед еще ставил перемет на сельдь, а только потом повернул к дому.
– Попомни мои слова, Трилле! – сказала Лена. – Скоро позвонит испанец. Хелло, сеньор и сеньорита, рад познакомиться!
Но все пошло не так, а совсем иначе. И началось тем же; вечером.
Я валялся на диване с книжкой. Раздался звонок, и Крёлле с топотом промчалась в прихожую, чтобы успеть самой открыть дверь. А потом, к моему изумлению, закричала, что ко мне гость. Кто бы это мог быть? Лена входит без звонка и стука.
Я вышел в прихожую и обомлел. Коричневый пес из леса с любопытством обнюхивал мои чуни, а на нижней ступеньке лестницы стояла она. Девочка-солнце.
– I found it[4], – сказала она робко и протянула мне бутылку с письмом.
Иностранка
– Что значит «переехали сюда»? – спросила Лена шепотом и смерила стоявшую в саду девочку критическим взглядом.
– Ее семья приехала сюда жить. Они