- Это, - он порылся в месиве второй рукой, и вытащил из него настоящий человеческий глаз, - то, благодаря чему, за нами следили.
Он кинул глаз на пол, и тот покатился, словно мячик. Эйвар остановил его носом своего начищенного ботинка. Он стал перебирать пальцами в содержимом второй руки и достал ухо.
- А благодаря этому, нас прослушивали.
Он бросил и его на пол. Эйвар разжал кулак, в котором оказалось что-то, что я смог идентифицировать, как маленькое сердце. Животного, наверное. Он зажал его между большим и указательным пальцем, и какие-то ошметки чего-то, видимо раньше живого, посыпались на пол.
- А это то, что избавило тебя от боли и погрузило в сон, нарушив мое исправление твоего здоровья.
Он с силой бросил сердечко к другим органам, и наступил ногой на них. Он вертел носком ботинка, пока все не превратилось в однородную массу. Я не мог понять, как связаны его слова с лежащим на полу, а уж тем более, как это связано с собакой Ады. Я ощущал, что чем-то провинился, но не мог уловить суть. Эйвар снял одну перчатку и, держа ее за самый кончик, потряс, забрызгав кровью мой и без того грязный пол. Затем он проделал тоже самое со второй, и положил перчатки в карман.
- Послушай, я не знаю, как вот это все попало в собаку, но ни я, ни Ада никак не связаны с этим.
- Ада, настоящим именем которой, скорее всего является Адель, - Падальщик. Она - разрыв, разрушение, обвал, разлом, эрозия нашего настоящего мира. Я хотел сделать тебя Творцом прямо здесь, но теперь ты пойдешь со мной. С тобой поговорят. И я очень надеюсь, что выяснится, что ты связался с ней не по собственной воле. Одевайся.
Мне было так обидно за слова, которые он говорит про Аду, что я не мог оценить всю серьезность ситуации, в которой оказался. Я даже хотел поругаться на него, но я знал, что он прав. Вот только с Адой я все не мог это связать, наверное, она вляпалась в какую-то дурную историю, также, как и я. Эйвар еще раз повторил, чтобы я одевался, и я послушался. Не в милицию же звонить, а больше я и не мог придумать, как сопротивляться.
С собой я не стал ничего брать. Я не знал, куда меня ведут, и вернусь ли я вообще сюда. Я даже не закрыл дверь, оставив свою грязную квартиру с пятном крови на полу и тяжело дышавшим шпицем.
Когда мы вышли в сад, я надеялся встретить соседей. Но никого там не было. Будто не один я был напуган, а весь мир замер от страха перед Эйваром. Было так тихо, что не слышно было даже шороха листьев. Лишь наши шаги.
Перед калиткой Эйвар остановился.
- Если выяснится, что ты не виновен, я, как и обещал, открою ворота твоей магии. А когда ты остановишь ядерную войну, я покажу тебе, как мы сотворяем Небо.
Хотелось спросить, а что будет, если я виновен, но ответ я знать не хотел. Я по-прежнему мало понимал, что он говорит, но я верил, верил каждому его слову.
***
Ядерную войну мы не допустили, и не допускаем до сих пор. Хотя не обошлось и без промахов. Но за семьдесят лет, что я работаю на Эйвара, Небо он мне так и не показал. Я знал про него все, я каждый день видел тех, кто собственноручно принимал участие в его сотворении, слышал, как они говорят о наслаждении, испытываемом при этом. Не проходило и года, как только что открытые Творцы, не принесшие никакой пользы и даже ни разу не видевшие самого Эйвара, получали доступ к Небу. А я, несмотря на свои заслуги, видимо очевидные только мне, до сих пор не видел его. Хотя, конечно, я понимал, что я полезен Строю, поэтому Эйвар и держал меня при себе. По крайней мере, очень хотелось верить, что это было именно поэтому, а не из-за его скверного характера. Небо - был идеальный рукотворный мир, создаваемый лично Творцами Небесного Строя. В нем царила абсолютная гармония, никакие деструктивные явления не могли поникнуть в него. Небо - было местом неисчерпаемого питания для нашей магии. Но этот идеальный мир был еще не закончен, хотя конец стройки был близок. Кроме того, Небо - высшее обещанное мне вознаграждение. Но я не имею права жаловаться, у меня была высокая должность, и многие бы мне позавидовали. Если бы не были опьянены ощущениями от сотворения Неба. М-да.
За годы, проведенные с Эйваром, я успел привыкнуть к нему, но не перестал бояться. Он по-прежнему был постоянно недоволен мной. Нет, на самом деле он придирался ко мне абсолютно по любому поводу. И, несмотря на все, что мы пережили вместе, я не стал ему ни капельки ближе. За его тысячелетнюю жизнь, наверное, семьдесят лет не имели значения. Но я, по крайней мере, научился общаться с ним наиболее приемлемо.
Сейчас я выходил из своего идеально чистого кабинета, чтобы пройти по безликому коридору в такой же безукоризненный кабинет Эйвара. У его двери висела камера, а войти в него можно было лишь по отпечатку пальца. Дверь была массивная, и открыл я ее с трудом.
- Эйвар.
- Проходи. Садись.
Эйвар сидел за большим практически пустым дубовом столом. На нем ,кроме стопки бумаг и ручки,стояла только лампа. На бумагах - русские слова и древнескандинавские руны. Да, при первой встрече я ошибся, приняв его за немца.
- Я принес бумаги с результатами поисков новых потенциальных Творцов.
- Документы. Ты принес документы.
- Я принес документы с результатами поисков новых Творцов.
Я положил на стол толстую папку, из которой достал две папки поменьше. Эйвар любил все систематизировать, поэтому приходилось группировать каждую бумажку, заносить в многочисленные списки. Из первой папки я достал досье на некую Яну Баженову. Ей был 21 год, и она училась на третьем курсе факультета психологии. Приехала в Москву из Липецка около пяти лет назад с целью учебы. Больше ничего интересного сказать про нее было нельзя,