В отличие от других следователей городской прокуратуры Виктор субботние дежурства любил. Особенно летом, вот как сейчас, в самом конце августа. Оно и понятно – у большинства сотрудников имелись семьи, и, как следствие, в выходные их выгоняли на прогулку в парк. Или зазывали в торгово-развлекательный комплекс на шопинг и просмотр блокбастеров. У Виктора же не было ни семьи, ни детей. Одна только робкая надежда, что жена Оксана когда-нибудь раскается в содеянном и попросится обратно. Хотя куда ей проситься? В двенадцатиметровую комнатушку в коммуналке на Басманной?

На Басманную следователя завлек приятель Борис Карлинский. Карлуша, как Виктор его называл. Практикующий психолог-психиатр из института Сербского, активно сотрудничающий с силовыми ведомствами при подборе кадров, доктор Карлинский не только составлял психологические портреты кандидатов, но даже мог спрогнозировать их дальнейшее изменение после нескольких лет работы в структуре МВД. А также подвизался в прокуратуре в качестве консультанта.

Узнав приятеля поближе, Виктор пришел к выводу, что перед ним ярчайший пример сибарита и гедониста с неисчерпаемым запасом бьющей через край жизненной энергии. В ранней юности Виктора одолевала невероятная стеснительность, с которой он усиленно боролся, однако не всегда успешно, и потому страшно завидовал напористым и энергичным людям, не испытывающим проблем в общении. Таким вот гедонистам и сибаритам, как Боря Карлинский.

Основной же своей проблемой считал ужасно неудачное сочетание фамилии и имени – угораздило же его родиться Виктором Цоем! Хорошо, хоть не Робертовичем. Семейное предание гласит, что, посетив в феврале восемьдесят третьего года совместный электрический концерт групп «Кино» и «Аквариум», московский кореец в десятом поколении Максим Цой так вдохновился раскрашенными в темный грим и разодетыми в костюмы со стразами музыкантами, а особенно своим однофамильцем, распевающим под гитару «Алюминиевые огурцы», что прямо там, на концерте, торжественно поклялся – если будет когда-нибудь сын, назовет его Виктор.

Сын родился ровно через год, и благодаря отцу, сохранившему верность данному слову, стал заложником собственного громкого имени. Если в саду, куда ходил маленький Витя, лишь некоторые подкованные в отечественном роке отцы зажимали его в раздевалке между шкафчиками и допытывались, правда ли, что имя его Виктор, а фамилия – Цой, то в школе, поступление в которую пришлось как раз на год гибели всенародного кумира, первокласснику Цою не давали прохода. Где-то классу к шестому особо остроумные старшеклассники освоили шутку – рассредоточившись в туалетах на разных этажах, подстерегали его и требовали, чтобы Витя спел им «Группу крови». Или «Кукушку». Или «Звезду по имени Солнце». Мальчик мучился, плакал, но из принципа не пел. Но старшеклассники не отставали. И добились того, что Витя вообще перестал посещать школьные сортиры, предпочитая терпеть до дома, лишь бы не слышать насмешек и издевательств. Нужно ли говорить о том, что песни Цоя парнишка терпеть не мог, как и музыку во всех ее проявлениях?

Отец, устроивший из жизни сына бесконечный перформанс, вскоре перебрался на жительство в Европу, предоставив сыну разбираться с проблемами самому. Маму в свои дела мальчик не посвящал, видя, что у нее другая жизнь с другим мужчиной и он им совсем неинтересен. Поэтому семиклассник Цой самостоятельно вынес отцовскую гитару на помойку, а диски раздал друзьям.

К окончанию школы Виктор делил людей на две группы – на тех, кто по поводу и без пытались иронизировать над его особенностью. И на остальных, которые после первого удивления необычности имени больше не замечали.

Задумываясь, кем бы он хотел стать, мальчик все больше склонялся к профессии следователя. Прежде всего потому, что всей душой радел за справедливость. Да и, честно говоря, мечтал утереть нос своим обидчикам – уж следователю Цою никто не посмеет прокричать в лицо про «Огурцы» и «Кукушку»! Была и еще одна причина. Летом, на каникулах, он был отправлен на дачу к деду, и на чердаке старого дома обнаружил клад. Клад хранился в старой спортивной сумке с советским гербом и состоял из подборки журналов «Наука и жизнь» за семидесятый год и одного-единственного англоязычного комикса под названием «Синий жук», датированного тысяча девятьсот шестьдесят седьмым годом. Пытливый мальчик запасся словарем, и уже к вечеру знал его содержание.

Комикс рассказывал о жизни и подвигах Чарльза Виктора Сзасза, называющего себя Вик Сейдж. Когда Вик Сейдж, работающий тележурналистом, сталкивался с историями, которые он не мог расследовать обычными, законными путями, то надевал специальную маску – маска находилась в пряжке его ремня и полностью скрывала лицо. Так хорошо скрывала, что со стороны казалось, будто у Вика вообще нет лица. Сейдж придумал себе прозвище Вопрос, потому что на месте, где он побывал, журналист оставлял пустую визитную карточку, и при прикосновении карточка, как дым, таяла знаком вопроса.

Под впечатлением от комикса Виктор стал называть себя Виком и жизнь свою решил связать с разгадкой криминальных тайн. Вик присовокупил к этому решению давнишние стремление к справедливости и желание избавиться от назойливых подколов и получил на выходе профессию следователя.

Поступив на юридический факультет университета, он подумывал купить шляпу-федору, к ней классический костюм, и, стараясь максимально походить на Сейджа-Вопроса, зимой и летом не снимать двубортный плащ в пол, однако не хватило решительности. Продолжая держаться особняком, Вик, серый и незаметный, часто после занятий в одиночестве бродил по Москве, однако Арбат обходил стороной, ибо исписанная признаниями в любви и горестными высказываниями по поводу ранней кончины Цоя стена казалась ему собственным надгробьем.

Перемахнув тридцатипятилетний рубеж, Вик стал замечать за собой определенную самоуверенность – должно быть, профессия наложила отпечаток. В определенный момент самоуверенность его достигла такой степени, что, застав жену с любовником, следователь Цой указал Оксане на дверь. Правда, сделал это довольно конфузливо, стыдясь чужого позора и переживая за неловкую ситуацию, в которую заставил попасть других.

Как благородный дон, Вик не мог навсегда выгнать на улицу любимую женщину, пусть даже и поступившую с ним не лучшим образом. У Оксаны своего жилья не имелось, поэтому решили разменять трехкомнатную квартиру обманутого мужа на «Щукинской».

Узнав о намерениях приятеля, Карлинский не успокоился до тех пор, пока следователь не вселился к нему на Басманную. Честно говоря, Вик еще ни разу о своем решении не пожалел. С соседями жили хорошо, хотя и шумно, поскольку вторая обитательница коммуналки тоже была невероятно энергична, но совершенно в другом роде.

Несмотря на преклонный возраст, Вера Донатовна Ветрова до сих пор возглавляла Дом культуры «Гудок», благо находился он тут же, прямо во дворе их одноэтажного флигеля. И пронзительный голос Веры Донатовны с утра до вечера разносился на обнесенной забором территории хрипловатым дискантом. Сухая старуха с седыми, как лунь, и жесткими, как леска, короткими волосами поистине была вездесуща. Только