Где мне было лучше — в детском доме или у тетки Марфы? И там, и там были свои плюсы и свои минусы. Из-за того, что детский дом находился в поселке, а не в большом городе, у нас никого и никогда не сдавали в аренду педофилам. И в нашем детском доме не было педофилов. Если бы что-то подобное случилось, это обязательно дошло бы до деревенских — как родственников, так и не родственников, а уж деревенские такое обращение с детьми не спустили бы. Устроили бы самосуд. Уже став взрослой, я встречалась с другими детдомовцами, читала статьи, смотрела передачи и приходила в ужас. Официально наш детдом не считался образцовым, но теперь, по прошествии многих лет, я могу сказать, что он был таким для детей. Хотя, конечно, мы все мечтали о маме и папе. О том, что нас заберут домой, мы будем жить в настоящей семье…
Моей семьей стали мои друзья, и я знала, что они всегда придут мне на помощь, как и я им. Еще меня очень любила наша повариха тетя Оля. Я была тощей. У меня всегда был прекрасный аппетит (хотя в детдоме у всех прекрасный аппетит), но никакие булочки у меня на боках и животе не откладывались. А тете Оле всегда хотелось меня накормить.
— Людка, ну ты же просто просвечиваешь насквозь! Живот к спине прилипает! Ну что ж это такое? Приедет комиссия, на тебя посмотрят и решат, что мы вас тут голодом морим!
Тетя Оля научила меня готовить, потом еще учила тетка Марфа, но тетка Марфа в основном учила варить варенье и закатывать соленья, которые оставались у нее в доме. И та и другая также хорошо вдолбили мне в голову мысль, что нужно учиться дальше, получать высшее образование, причем такое, которое пригодится во все времена. У меня хорошо шла математика, и я в результате решила учиться на бухгалтера.
Также определенную роль в моем становлении сыграл наш физкультурник Валера, который вел еще и лыжную секцию. По отчеству его называли редко. Он вел себя даже с нами как мальчишка! Да и выглядел он всегда очень молодо. Никакой чемпионкой я не стала, но получила неплохую физическую подготовку и закалку. Валера ходил с нами в походы, учил разжигать костер подручными средствами и просто выживать в лесу. Под его руководством мы собирали грибы и ягоды, с которыми тетя Оля потом пекла вкуснейшие пироги. Благодаря Валерию Павловичу мы знали названия всех цветов, трав, деревьев и кустарников, произрастающих в нашей местности.
С отцом я познакомилась, когда мне было четырнадцать лет. Он приехал навестить тетку Марфу, я как раз была у нее на летних сельхозработах. Отец пробыл два дня и снова исчез. В следующий раз мы встретились, когда мне было шестнадцать.
— Людка, я о тебе всегда помню, — сказал отец. — Детей у меня, кроме тебя, нет и, наверное, уже не будет. Если возникнут на самом деле серьезные проблемы, я тебе помогу.
Но я ему не поверила. Я рано поняла, что в жизни можно рассчитывать только на себя, ну и еще на своих друзей по детдому. Но не на ту семью, которая у меня была. То есть семьи-то у меня никогда не было. Были родственники. А семья и родственники — это две большие разницы.
После выпуска из детдома полагается жилье. Но тех, у кого жилье уже есть, направляют в него. Оказалось, что я так и была прописана в двухкомнатной квартире, где родилась, и бабушка ее приватизировала на себя, брата и меня. Исключить меня при приватизации было нельзя и выписать меня тоже было нельзя. Зачем государству тратиться на комнату детдомовке, если она у нее есть? Но государство выделило мне бесплатного адвоката, в суде выступала директриса нашего детского дома, соседи бабушки и брата, которые их терпеть не могли и помнили историю моей матери. Соседи считали, что бабушка довела мать до самоубийства из-за того, что она опять забеременела без мужа. Бабушка имела склочный характер, брат был наглецом и хамом — в общем, соседи были рады сделать им ответную гадость. Одна комната в двухкомнатной квартире была площадью двадцать метров, вторая — двенадцать. Вот эту комнату по суду выделили мне, разделили лицевой счет, адвокат объяснил, что если я соберусь комнату продавать (а я собиралась, чтобы купить в другом месте), то я должна в первую очередь предложить купить эту комнату проживающим в квартире. То есть бабушке и брату.
Как они скандалили! Как меня поносили! То есть отдать меня в детский дом и оставить брата было нормальным, а выделить мне причитающуюся мне жилплощадь — ненормальным. Это была их квартира! В общем, я продала свое жилье узбеку, ставшему гражданином Российской Федерации, который вселился в комнату с членами своей семьи.
Я же купила комнату в другой двухкомнатной квартире, где жили две сестры-старушки. До меня там сменилось несколько молодых парней, которые вели разгульный образ жизни, водили друзей и девушек толпами, полы не мыли, ванну не мыли, не говоря про раковины и туалет. Я показалась этим старушкам подарком судьбы. Впрочем, и они мне. Они меня многому научили. А я хотела получать знания, откуда только можно — и впитывала их как губка.
Я устроилась в спортклуб уборщицей по протекции нашего физкультурника Валеры, у которого там работали знакомые, вечером училась. Мне также разрешалось заниматься на тренажерах и плавать в бассейне в определенные часы, когда в клубе мало или совсем нет посетителей, чем я и пользовалась. Жизнь была напряженной. Но я была молодой, здоровой и сильной и очень хотела пробиться в жизни.
Старушки умерли одна за другой с разницей в полгода и завещали свою комнату мне. Так я стала хозяйкой двухкомнатной квартиры. Потом умерла тетка Марфа и тоже оставила дом мне, взяв с меня обещание не продавать его никогда и ни при каких обстоятельствах. Она повторяла мне это каждый раз, когда я, уже начав новую жизнь в Петербурге, приезжала летом ее навестить.
— Я серьезно, Людка, — сказала тетка Марфа, когда я в последний раз видела ее живой. — Если продашь, тебе не поздоровится.
— Почему?!
— Из-за твоего папаши, будь он неладен.
— Так завещайте дом ему.
— Тогда его могут конфисковать, если он еще раз в тюрьму загремит.
— Теперь вроде не конфискуют… — задумчиво произнесла я. — И он же не чиновник, у которых находят по двадцать дорогих часов, пачки долларов, евро и рублей, антиквариат, драгоценности…
— Людка, замолчи! — рявкнула тетка Марфа и