– Мне пришлось, не злись, что ещё остаётся…? Мне надо тебя сохранить, может ты когда-нибудь очнёшься и поймёшь… Любимый…
Снаружи послышался глухой удар по стенке одного из ящиков. Лиса стремительно отстранилась и как раз успела поправить платье, когда сквозь мешковину протиснулась огромная тень.
Кот испугался и, опрокинувшись, попытался заползти подальше в тень. Лиса встала, почти задевая рыжей макушкой низкий, сырой свод ниши.
– И что ты с ним теряешь время, дура? – Свет костра упал на мясистое лицо с резко вздёрнутым носом. – Он не услышит тебя, хватит, бл**ь, уже. Это же быстро, – Хряк в очередной раз крутанул цепочку. Хищно блеснул кулон в виде месяца. – Раз, и он свободен, а Свора не кормит лишний рот…
Огромный парень, с гнилыми язвами на крыльях носа, шагнул к парализованному Коту, но Лиса, перелетев через горелку, встала перед ним.
– Не лишний! Он работает…
– Его работу может делать малышня, а едят они меньше. – взгляд маленьких свинячьих глазок скрестился с зелёным. – Нет! Я знаю, что ты скажешь! – в буркалах запылал недобрый огонь, а рука с толстыми пальцами взметнулась, отвергая возражения. – Он мне никогда не нравился, но он был полезен Своре. Больше даже, чем ты, бл*! Но сейчас он бесполезен!
Кот, слабо осознавая, что речь идёт о нём, наблюдал, как Хряк, наступает на съёжившуюся Лису и пытался сконцентрироваться на желании защитить её… Но все силы уходили на то, чтобы банально не обмочиться. Почему-то это казалось очень важным.
– Ты перестала ходить в рейды и теперь, вместо одного калеки, мы заботимся, как будто, о двух, бл**ь! – горячая слюна брызнула сквозь стиснутые в ярости зубы. Лиса пыталась возразить, но Хряк, сватив её за плечи трясущимися (типичный признак злоупотребления Пылью) ладонями, зарычал ей в лицо. – Ты знаешь, что мне нужно! Соглашайся и Терьер будет наказан, а твой инвалид, – он повернулся к Коту и брезгливо сплюнул. – Будет в шоколаде, раз так тебе нужен. Как домашнее животное!
Миг борьбы изумрудных и грязно-коричневых глаз. И Лиса опустила голову и дёргано кивнула.
Хряк мгновенно успокоился и, снова тиская цепочку с кулоном в толстых пальцах, отстранился, кинув в сторону Кота почти сочувственный взгляд, щедро приправленный презрением: – Вот и правильно. Слово?
– Слово! – пробормотала Лиса сквозь зубы.
Кот замычал и забился, чувствуя, что происходит что-то неправильное, но успокоился, когда Лиса посмотрела ему в глаза, скрывая собственную боль за фальшивой улыбкой. Остатки здравого смысла вопили и требовали чего-то, но их было почти не слышно.
– Вот и правильно, бл**ь! – жирная рука по-хозяйски легла на её талию. – Завтра. До Звона. А это твоему инвалиду. Я умею быть щедрым. – Запахивая за собой занавеску, Хряк, с неожиданной ловкостью, извлёк из-за пазухи пластиковый мешочек с серым порошком и подбросил его в воздух.
Тот, с глухим шлепком, ткнулся в ветошь и Кот, мгновенно узнав его, пополз вперёд, жадно вытянув руки и чувствуя, как слюна брызнула из уголков рта. Пыль! А Лиса стояла перед опавшим пологом, опустив свои красивые руки и тихонько всхлипывая…
Интерлюдия: Пыль
…о поможет! – Улыбака пытался зафиксировать мою голову, пока остальные, навалившись гурьбой, удерживали меня прижатым к полу.
Всё окружающее, пока мы бежали к Шпилю, слилось в один бесконечный кошмар. Кривящиеся, перетекающие друг в друга, будто картина, облитая растворителем, стены окрестных домов. Горестно причитающие люди, абсолютно чёрные, словно прорехи в ткани реальности (Тени. Это всё я потом узнал). И другие, тоже черные, но по-другому, будто в полупрозрачных газовых плащах, с белыми, расколотыми на куски масками, вместо лиц, под которыми была всё та же тьма, мелькающие то в проулках, то справа, то слева, то на стенах домов, то под ногами (Расколотые. О них мне тоже рассказали потом.). Меня, точно малого ребёнка, передавали с рук на руки. Помню только, что рука Мумии, за которую я хватался, показалась действительно рукой древнего мертвеца: холодная и обманчиво хрупкая. И ладошка Лисы: будто сжал в пальцах раскалённый уголёк на морозе – обжигает, но очень приятно. Мне казалось, что я схожу с ума…
Это ощущение только усугубилось, когда я увидел Шпиль! Будто жидкая кора планеты, когда-то безумно давно, распираемая чудовищным внутренним давлением, вспучилась огромным прыщом, среди обычных зданий, да так и застыла. Как кулак, грозящий тёмному, равнодушному небосводу. То тут, то там массу застывшей породы пятнали узкие бойницы-окна. Несколько, находившихся в самом низу, сквозь закрывающие их подобия баррикад, светились уже знакомым зелёным светом. На покатой вершине, хищными лезвиями, торчали несколько тонких, болезненно-искривлённых башенок. Мне показалось, что они колышутся, как щупальца гигантской актинии и пришлось опустить глаза – стало дурно. Мостовая тоже преподносила сюрпризы измученной психике: камни будто рябили, перетекая один в другой, некоторые открывали глаза или маленькие зубастые пасти, которые приходилось перепрыгивать. Не знаю, как я не свихнулся. Помогало только отупение от бесконечного бега, да боль в ногах.
Когда до ведущих внутрь горы дощатых ворот оставалось пара десятков шагов, Прибой вдруг резко дёрнул меня за плечо, уводя влево, к двухэтажной заброшке с провалившейся крышей. Остальные уже исчезали в выбитой Улыбакой двери. Вбегая в душную тьму внутри, меня угораздило оглянуться. После этого я едва не потерял сознание от ужаса: Тени, которые мы миновали до этого, гурьбой брели по тротуарам и каждая издавали плачущие, жалобные причитания. Они тянули вперёд руки со скрюченными пальцами и будто звали меня, именно меня. Этот многоголосый вой проникал в разум и окончательно разрушал волю. Но ещё ужаснее были Расколотые. Штук пять их, как чернильные кляксы, стремительно двигались за нами, некоторые прямо по стенам, выбрасывая вперёд крылья тёмной ткани на манер паучьих лап. То одна, то другая Тень, случайно задетая этими «ногами», падала на землю и продолжая плакать, рассыпалась тёмным песком. Последнее, что я увидел, была морда одного из этих чудовищ: сквозь осколки маски, когда-то представляющей собой прекрасное человеческое лицо, высунулись несколько толстых, фиолетовых слюнявых языков и жадно затрепетали, будто пробуя воздух на вкус.
Силы меня окончательно оставили, и я навалился на плечо Прибоя. Подбежал ещё кто-то, подхватил меня под вторую руку и потащил вперёд, к маленькой распахнутой дверце, за которой деревянная лесенка вела вниз, в тёмный подвал. Поджидающий нас Улыбака, как только мы протиснулись сквозь проём, чтобы клубком рук и ног скатиться по крошащимся ступенькам, махнул рукой в сторону коридора (я успел только заметить, что цепочка, которую он не выпускал из пальцев, будто удлинилась в несколько раз, бичом рассекая воздух), дёрнул на себя дверцу и сразу потянул за висящую рядом верёвку.