Какая-то частичка меня, что еще не смирилась с этим, не хотела знать истину, а потому я не спрашивал. Потом дедушки не стало, и спрашивать уже было не у кого. Дедушка растил меня, заботился и воспитывал. Он был строг, но добр и заботлив.
Все что у меня есть и кем я стал — лишь благодаря ему.
Неожиданно, оба ребенка залезли на мою койку и просто легли рядом со мной и обняли меня.
Это оказалась так странно и непривычно, что я растерялся, но Лью и Саша просто молча решили побыть рядом со мной.
Их забота тронула меня, и я с трудом сам сдержал слезы.
— «Ну, вот… я хотел быть им поддержкой, а теперь они жалеют меня…»
С этой грустной, но приятной мыслью я и уснул…
***
Клуций покинул камеру и недовольно заворчал.
Тратить свое время на варение лечебных настоев он не любил, предпочитая заниматься наукой, а не всяким лишним, чем можно было запрячь ассистента, но эти бездарные обезьяны, которых ему всучили как помощников, были бесполезны, потому пришлось все делать самому, отвлекаться от операций.
Плюс они делали просто отвратительные анестезирующие средства, из-за чего пациенты часто просыпались не вовремя и мешали ему. Даже правильно зафиксированные подопытные могли испортить все одним неправильным чихом.
На крики и мольбы Клуцию было плевать, он не страдал эмпатией или человеколюбием, но когда очередной сопляк начинает звать мамочку и орет в уши — это раздражает.
— «Работать с фанатиками то еще удовольствие», — поморщился он.
Будь его воля, он бы постарался связаться с криминалом. Те всегда находят применение гибридов, да и люди со светлой стороны общества, что желают такими стать, тоже идут именно к ним… Но увы, места заняты, и те, кто их занимают, не любят конкурентов. Особенно, конкурентов более умелых. И разбираются с ними привычными криминалу способами, причем быстро, до того, как «серьезные люди» оценят умелость оных. Если бы сектанты не заинтересовались им первыми, Клуций уже был бы в могиле. Его и так едва успели вытащить…
Благодарности, впрочем, ученый не испытывал. Не к этим недолюдям. Эти тупицы поклоняются демонам, хотят служить им и стать такими же, как они. Вероятно, верхушка этой больной компании и правда связана с какими-нибудь суккубами или подобными «разумными» чудовищами, но вряд ли остальные слуги вообще понимают, что делают и чего хотят. И каким будет итог их чаяний неясно.
— «По крайней мере, они действительно могут достать все необходимое».
Хоть какая-то польза от всего этого.
Ну и вот после очередного рейда в лес они притащили какого-то пацана. После Бурь Хаоса постоянно можно найти новенького, а в Тараскарии подобные появляются чаще, чем в других местах. И вот принесли одного. С виду обычный попаданец, но почему-то сразу с браслетом. Обследование также подтвердили, что он никогда хаос не поглощал и кроме стандартного навыка ничего не имеет, да и вряд ли знает. Браслет тоже новый, даже не авторизован в Центре.
— «Странно это. Может это шпион стражников?» — подумал пожилой ученый.
Это не лишено смысла.
Стража и власти Новой Спаты давно ищут их, но благодаря тому, что информация об этом бункере никогда не была в Центре, то их еще не скоро найдут. Вот стражники и решили закинуть к ним такого вот «скрытого шпиона», который до определенного момента не будет ничего знать, а затем «бах» и тут же подаст сигнал своим.
— «Думаю, мне стоит поторопиться, — решил Клуций. — Лучше как можно скорее пустить всех под нож, благо тут немного осталось, а затем начать переезд. Мне, конечно, не хочется в Хаммерленс, там слишком холодно, но жить мне хочется больше».
Идея хорошая.
Ее стоит обдумать.
— Шевелись, ничтожество, — приказал он своему телохранителю.
— Да, Хозяин… — испуганно произнес громила. — Иду…
Глава 7. Последний герой
Я не знаю, сколько дней провел в камере. Тут нет возможности следить за временем.
Да, у нас были браслеты, но они оказались заблокированы и не работали, так что никак понять, что происходит, мы не могли. Дети были не особо многословны, а я не спрашивал их, чтобы не волновать.
Сидеть в камере было невыносимо.
Находится в этом темном, вонючем помещении с тусклым светом, а все что мы могли это сидеть и слушать стоны и крики из коридора. Никто в соседних камерах не смел издавать шум, но крики тех, кого утаскивал надзиратель были слышны всех.
— Помогите! Нет! Не надо! Пожалуйста! Мама! Мама! Помогите!
— Нет! Умоляю, только не меня! Забери другого, но не меня!
— Спасите! Господи, спаси меня! Святой Дженова, помоги мне!
— У-а-а-а-а-а! Не-е-е-е-е-ет!
И так каждый день.
Каждый мучительный день я был вынужден слышать все это и лишь скрежетать зубами от бессилия. Внутри меня все рвалось и кипело, но я ничего не мог поделать. Лишь лежать и слушать.
Раз в день нас навещал этот старик Клуций. Он опять вливал в меня какие-то настои, а после оставлял нас одних. Нам еще еду приносили, но та кашу было очень сложно есть. Это было самым ужасным, что я когда-либо пробовал.
Однако я все равно ел. Мне нужны были силы.
Если и есть надежда спастись, то я должен быть готовым к этому.
Постепенно тело восстанавливалось. Какими бы мерзкими не были те жидкости, которые меня заставляли пить, но они сделали то, что обычная медицина делала бы месяцами. Мои переломы зажили за несколько дней.
Жаль мою правую руку подлечить нельзя таким образом. Она как была бесполезной, так и осталась.
Дети же после того дня привязались ко мне и теперь не отходили, а я не гнал их и лишь пытался успокоить и дать надежду, что все будет хорошо. Саша и Лью боятся и каждый раз услышав знакомые шаги прячутся под кровать, но уже под мою. Сами по себе они редко говорят, точнее Лью редко говорит, а Саша даже не решается, ее психологическая травма слишком сильна, чтобы она могла себя перебороть и произнести хоть слово.
Я сам не верил в это, мне было страшно и будь я тут один, то может мало чем от них отличался. Также плакал, также забивался под кровать, когда слышал топот надзирателя, что заходил в очередную камеру и утаскивал очередного человека. Но я был не один, и это меня поддерживало, а потому я сам старался поддерживать других, давать хоть какую-то уверенность и безопасность. Знаю, что от меня нет толку, но держаться за это было единственным, что не давало сойти с ума.
Спать после такого было тяжело.
Крики — это теперь второе что будет мучать меня по ночам до конца моих дней.
Так текли дни, один за другим в подобном напряжении. Спать тяжело, но бодрствовать еще хуже. Либо ты во сне