— Где он будет спать?
Лали указала глазами на дальний угол коридора.
— И речи быть не может! — возмутился Дипак.
Он отложил салфетку, пересек гостиную и распахнул дверь голубой спальни. Он сам выкрасил ее в такой цвет тридцать лет назад. Когда он разбирал колыбельку, которую смастерил своими руками, он испытал самую жгучую в своей жизни боль. С тех пор он заходил в эту комнату всего раз в год, чтобы, сев на оставленный у окна табурет, молча помолиться.
Сейчас, увидев, как жена преобразила эту комнату, Дипак горестно вздохнул.
Лали подошла к нему сзади и обняла.
— Дыхание молодости пойдет нам на пользу.
— И когда должен появиться этот твой племянник? — спросил Дипак.
Не успел он договорить, как зазвонил домофон.
Дожидаясь гостя на лестничной площадке, Лали поправляла свое сари и высокий пучок, закрепленный светлым роговым гребнем.
Санджай вышел из лифта. На нем были джинсы, белая рубашка, элегантный пиджак и изящные спортивные туфли.
— Я представляла тебя не таким, — призналась смущенная тетушка. — Располагайся, чувствуй себя как дома.
— Это ни к чему, — раздался у нее за спиной ворчливый голос мужа. — Я пока угощу чаем нашего гостя, а ты ступай переоденься.
— Не слушай этого старого брюзгу, — отмахнулась Лали. — Дипак издевается над моим нарядом, но ведь я не знала, что за человек постучится в нашу дверь. Наша семья была такой консервативной!
— Индия сильно изменилась. Вы меня ждали?
— Конечно, еще как! Ты очень на него похож! — сказала Лали со вздохом, вглядываясь в его лицо. — Так и вижу брата, с которым в последний раз говорила сорок лет назад!
— Не мучай его своими допотопными историями, он, наверное, сильно устал, — вмешался Дипак, подталкивая гостя в сторону столовой.
Вернувшись уже не в сари, а в блузке и брюках, Лали застала мужчин за столом. Они перебрасывались редкими фразами, разговор явно не клеился. Она подала печенье, спросила племянника, хорошо ли он долетел, и стала перечислять достопримечательности, которые мечтает ему показать. Говорить приходилось за двоих: муж не блистал красноречием. Санджай не мог дождаться, когда сможет уйти, не показавшись невежливым. Увидев, как он борется с зевотой, Дипак ввернул, что всем уже пора отдыхать.
— Твоя комната готова, — сообщила Лали.
— Моя комната? — удивился Санджай.
Взяв племянника за руку, она повела его в голубую спальню. Санджай осторожно заглянул в дверь.
Раскладной диван с бархатной обивкой и грубыми спинками Лали застелила оранжевыми простынями, подушек было две, в наволочках в цветочек, одеяло она сама сшила из разноцветных лоскутов. Перенесенный из прихожей столик был превращен в прикроватный, на нем красовался глиняный горшок с бумажными цветами.
— Надеюсь, тебе здесь понравится. Я так счастлива принимать тебя у нас в гостях!
Санджай покосился на часы: стрелки показывали 19:15. Мысль о том, что придется отказаться от апартаментов в «Плазе» с видом на Центральный парк ради комнатушки площадью шесть квадратных метров в Испанском Гарлеме, приводила его в ужас, и он лихорадочно придумывал отговорку, чтобы вырваться из западни, не обидев тетушку. Ничего не придумав, этот раб благопристойности позвонил водителю и хрипло сообщил, что больше не нуждается в его услугах. И всю ночь ворочался и слушал надсадный скрип пружин раскладного дивана, с тоской представляя себе широкую гостиничную кровать.
В доме № 12 по Пятой авеню Хлоя отперла дверь своей просторной квартиры. Положив ключи на столик у двери, двинулась по коридору — настоящей галерее своей жизни: все стены в нем были увешаны фотографиями. Некоторые из них ей нравились, например та, где был запечатлен ее отец в тридцать лет: густая шевелюра, лицо волевое, как у Индианы Джонса. Ее лицейские подружки обмирали от одного его вида. Кое-какие снимки она люто ненавидела: на одном из них ей вручали медаль после забега в Сан-Франциско, а мать стояла рядом с совершенно счастливым видом, хотя уже назавтра она собрала вещички и упорхнула. Некоторые фотографии вызывали ностальгические чувства, к примеру снимок собаки, члена семьи, — тогда ее родители еще были семьей…
Из-под двери библиотеки пробивался свет. Молча войдя туда, она уставилась на отца. Его шевелюра была по-прежнему густой, но из рыжеватой стала пепельной. Профессор Бронштейн увлеченно проверял студенческие работы.
— Как прошел день? — осведомилась она.
— Преподавать кейнсианство стаду прыщавых студентов не так тоскливо, как может показаться. Как там твой кастинг? — поинтересовался он, не поднимая глаз. — Все позади?
— Все будет ясно через несколько дней: либо меня вызовут на вторую пробу, либо я получу сотое письмо с объяснениями, почему им не подхожу.
— Ты не ужинаешь с Шопенгауэром?
Хлоя взглянула на отца и быстро попятилась к двери.
— Ты не прочь посидеть в ресторане с дочерью? Я буду готова через полчаса.
— Двадцать минут! — крикнул он ей вслед.
— За это время только наполнится ванна! Когда удосужишься починить сантехнику, я смогу собираться гораздо быстрее, — донеслось до него из коридора.
Профессор Бронштейн выдвинул ящик письменного стола, порылся в нем, нашел старую смету и при виде запрошенной суммы в который раз загрустил. Вернув смету на место, он вернулся к своему неблагодарному труду и не поднимал головы, пока Хлоя снова не постучала в дверь спустя довольно долгое время.
— Я вызвала мистера Риверу, пойдем скорее.
Профессор Бронштейн натянул пиджак и нагнал дочь на лестничной площадке. Решетка лифта уже была открыта. Хлоя оказалась в кабине первой, отец протиснулся следом.
— А Дипак говорил, что вы проведете вечер дома, — протянул ночной лифтер виноватым тоном.
— Планы изменились, — радостно откликнулась Хлоя.
Ривера взялся за свою рукоятку, и кабина поехала вниз.
На первом этаже он отодвинул решетку и посторонился, пропуская Хлою.
Снаружи их встретили синее ночное небо и приятная прохлада.
— Куда пойдем? Напротив, в «Клодетт»? — предложил профессор.
— Нельзя бесконечно злоупотреблять их щедростью, рано или поздно долг придется вернуть.
— Бесконечно нельзя, но еще немножко можно. И потом, у меня есть для тебя радостное известие: сегодня я расплатился с бакалейщиком.
— Лучше поужинаем у Мими, я приглашаю.
— Ты ездила просить денег к своей мамаше? — спросил Бронштейн, хмурясь.
— Не совсем. Я действительно нанесла ей визит, была у нас такая договоренность, но она была занята, собирала чемоданы. Жиголо везет ее в Мексику — вернее, это она его туда везет. Желая загладить вину, она достала из сумочки несколько бумажек и велела мне купить на них наряды.
— Почему бы тебе и вправду так не поступить?
— Что бы я ни надела, ей все не по вкусу. Зато у нас с тобой одинаковый вкус: мы оба обожаем французскую кухню! — И она помчалась вперед по тротуару.
— Полегче, я всего лишь пешеход! — взмолился Бронштейн. — И перестань называть Родриго жиголо, они живут вместе уже пятнадцать лет.
— Он моложе ее на двадцать лет, и она его содержит.
Миновав Вашингтон-сквер-парк, они заторопились по