– Ялан, – снова сказала она, обходя меня. Вместо платья она носила обрывки тьмы.
Я не ответил, и не повернулся за ней. Жители деревни всё ещё подходили, крики и смех изнутри усиливались с каждой минутой. Никто из них не видел Аслауг, но если они заметят, что я кручусь и разговариваю с пустотой, то ничего хорошего не выйдет. Северяне суеверный народ, и, откровенно говоря, после всего, что я видел за последние несколько месяцев, они в этом правы. Но у их подозрений часто есть острый конец, и мне не хотелось, чтобы меня им проткнули.
– Что ты делаешь здесь, в диких землях, вместе со всеми этими крестьянами? – Аслауг снова появилась слева от меня, поднеся губы к моему уху. – И почему, – её тон стал резче, глаза прищурились, – здесь этот присягнувший свету? Я чую его. Он же собирался уезжать… – Она наклонила голову. – Ялан? Ты отправился с ним? Увязался, словно пёс на привязи? Ялан, мы же говорили об этом. Ты принц, человек королевской крови, претендент на престол Красной Марки.
– Я еду домой, – прошептал я, едва шевельнув губами.
– Оставив красоток позади? – Когда дело доходило до женщин, в её голосе всегда появлялась нотка неодобрения. Она явно из ревнивиц.
– Я решил, что время пришло. Они уже становились назойливыми. – Я потёр голову, сомневаясь, все ли занозы вытащил Туттугу.
– Оно и к лучшему. В Красной Марке мы начнём расчищать тебе путь к успеху. – Её лицо осветила улыбка, небо за её спиной стало алым в предсмертных муках солнца.
– Ну… – Мои губы скривились, эхом повторяя её выражение. – Я не люблю убийства. Но если все мои кузены скопом свалятся с обрыва, я хуже спать не стану. – Я давно понял, что есть смысл ей подыгрывать. Но, хотя я бы порадовался любому несчастью, какое судьба сбросила бы на кузенов, особенно на трёх или четырёх из них – мне никогда не нравились смертельные игры с ножом и ядом, в которые играли при некоторых дворах. Моё же ви́дение славного пути к престолу включало в себя подхалимаж и фаворитизм, смазанные байками о героизме и рассказами о гениальности. Мне нужно было всего лишь стать любимчиком моей бабушки и нечестным путём пробраться на место наследника – а дальше останется лишь подождать, когда старуху своевременно хватит удар, и наступит моё царство удовольствия!
– Ялан, ты в курсе, что Снорри планирует тебя уничтожить? – Она коснулась моей руки. Прикосновение холодное, но в то же время возбуждающее, наполненное всеми восхитительными возможностями, которые скрывает ночь. – Ты же знаешь, Баракель инструктирует его. То же самое он говорил тебе, когда я была внутри Снорри.
– Я верю Снорри. – Если бы он хотел меня убить, то мог бы сделать это уже множество раз.
– И сколько ещё, принц Ялан? Сколько ещё ты будешь ему верить? – Её губы сомкнулись рядом с моими, последние лучи заката окружили её голову ореолом. – Не верь свету, принц Ялан. Звёзды красивы, зато пространство между ними бесконечно и черно́ от обещаний. – Я почти слышал, как за спиной её тень смешивается с моей, как шелестят одна об другую сухие паучьи лапы. – Если Снорри вернётся в Вермильон с твоим телом и правильной историей, то заслужит благодарность во многих кругах, по многим причинам.
– Доброй ночи, Аслауг. – Я сжал, что было возможно, и умудрился не содрогнуться. В последние мгновения перед темнотой она всегда была меньше всего похожа на человека, словно её сущность задерживалась на один удар сердца дольше маски.
– Наблюдай за ним! – И тени затянули её, став сплошным мраком, который вскоре превратится в ночь.
Я повернулся и последовал за местными в их "большой" зал. Мгновения с Аслауг всегда делали меня менее терпимым к потным крестьянам и к их грубым мелким жизням. А за Снорри, пожалуй, и впрямь стоило понаблюдать. В конце концов, он едва не бросил меня, когда мне больше всего нужна была помощь. Ещё день, и я познал бы все ужасы связывания рук, или ещё более жестоких форм правосудия викингов.
ЧЕТЫРЕ
Медовый зал разделяли три длинных стола, за которыми сидели мужчины и женщины, поднимавшие пенные рога и пивные кружки. Дети, которым было не больше восьми-девяти лет, бегали туда-сюда с кувшинами, наполняя их из четырёх огромных бочек и не давая пересыхать сосудам в руках пирующих. В камине рычал огромный костёр, перед которым на вертелах жарилась рыба. По краям комнаты лаяли гончие, иногда осмеливаясь промчаться под столами, если что-то упадёт. Понадобилось время, чтобы привыкнуть к жаре, рёву и вони этого места после морозного весеннего вечера. Я проложил курс в заднюю часть зала, стараясь держаться подальше от собак. Животные обычно хорошо оценивают характер: я им не нравлюсь. За исключением лошадей, которые по непонятным мне причинам меня любят. Возможно, эта связь происходит от нашего общего интереса: нам нравится убегать.
Снорри и Боррис сидели близко к огню, а по обе стороны от них располагались воины Олаафхейма. Похоже, большинство в этой компании принесли с собой на вечернюю пьянку топоры, так разложив их на столах, что даже поставить кружку было непростой задачей. Когда я подошёл, Снорри повернулся и прогремел, чтобы мне освободили место. Некоторые в ответ заворчали, но быстро успокоились, услышав слово "берсерк". Я втиснулся на узкую отполированную задницами скамью, пытаясь не показывать, как мне неприятно сидеть в такой тесноте, среди волосатых бандитов. Моя терпимость к такой фамильярности увеличилась за время, пока я был владельцем и управляющим "Трёх Топоров"… ну, на самом деле я платил Эйольф за работу в баре, а Хельге и Гудрун за обслуживание столов… но всё же мысленно я был там.