— Да, смотри, — сказал он, указывая, — это указатель на Бонвилстон. Это просто… Просто не имеет смысла.
— Может быть, есть два указателя? — сказала Джекки.
Джо покачал головой:
— Нет, только один, это точно. И мы проехали его десять минут назад.
— Ладно, но ведь так не бывает, верно? — Необъяснимость ситуации раздражала Джекки. Она сглотнула, стараясь не выдать этого. — Может быть, ты просто… не туда повернул?
— Я ехал по прямой линии, — ответил Джо.
— Это все туман, — сказала Джекки. — Должно быть, ты поехал не туда, не осознавая этого. Сделал круг. Так часто бывает.
— Да, наверное, ты права, — сказал Джо, совсем не убежденный.
Он ехал, мрачно скривив рот, вцепившись руками в руль так крепко, что на его кулаках появились белые пятна. Несколько минут оба молча смотрели на дорогу впереди..
Затем глаза Джекки широко раскрылись:
— О Боже! — выдохнула она.
Туман вернулся. Как и раньше, он стоял плотной стеной прямо напротив них. В этом было что-то устрашающее. Что-то зловещее и вызывающее. Но, когда Джо заговорил, его голос звучал оживленно, почти развязно.
— Ну, думаю, это подтверждает твою теорию о том, что мы сделали круг. Теперь будем более осторожны.
Джекки молча кивнула. Она чувствовала, как напряглись ее мускулы на руках и, как сжался желудок. Когда туман вновь окутал их, она инстинктивно вжалась в сидение. Она всегда ненавидела Американские горки, тот момент, когда машина добиралась до вершины наклонной плоскости и продвигалась немного вперед, готовая резко броситься вниз.
Что-то похожее она чувствовала сейчас. Отвратительное ощущение потери контроля над всем и полной невозможности изменить это.
«Глупо», — сказала она себе. — «Чего здесь бояться?»
Внезапно в тумане возник силуэт.
Она едва успела заметить его до того, как Джо вскрикнул и рванул на себя руль. Машину развернуло в бок. Но за эту короткую секунду она успела понять, что прямо на пути их машины стоит кто-то высокий и оборванный, странно кривобокий. Его голова свисала на бок так, словно была слишком тяжела для тонкой шеи. Ничего больше она не разглядела. Лишь угольно-серый силуэт на жемчужно-сером фоне.
И затем машина ударила его в бок с тошнотворно громким стуком, и он отлетел назад, как будто подхваченный каким-то огромным хищником. Машина вдруг бешено завертелась, колеса взвизгнули, и Джекки швырнуло с такой силой, словно она ничего не весила.
Когда в плече и колене, которыми она ударилась об дверь и сидение взорвалась боль, она обжигающе ясно вспомнила, как в семь лет цеплялась за предохранительную планку карусели на ярмарке, желая, чтобы это поскорее кончилось. И, вспомнив это, она подумала с почти безмятежным спокойствием. «Это самый сильный удар на моей памяти. Интересно, умру ли я?»
Затем вдруг наступила тишина и оказалось, что она лежит, странно изогнувшись поперек сидения, придавленная защитной подушкой. Пахло дымом и нагретым металлом, во рту она чувствовала вкус крови и, когда она попыталась шевельнуть ногой, то вскрикнула от резкой огненной боли, штопором ввинтившейся от голени до бедра.
Джо заговорил. Она не видела его, но слышала его голос, дрожащий и надтреснутый:
— Джекки, ты в порядке?
Ее рот был полон крови. Она сплюнула, чтобы ответить:
— Мне болит нога, — сказала она.
Она слышала, как Джо задвигался рядом с ней, затем тихо ругнулся.
— Нужно позвонить и позвать на помощь, — снова заговорил он, — но нет связи. Думаю, это все проклятый туман.
Заскрежетал металл. Джекки подумала, что уже не в первый раз, а затем поняла, что это звук изогнутой двери у водительского сидения, которую пытаются открыть.
— Что ты делаешь? — спросила она, подавляя панику.
— Я должен позвать на помощь, — повторил он, — я пройдусь вдоль дороги и попытаюсь поймать сигнал.
— Не оставляй меня, Джо, — сказала Джекки.
— Это займет всего несколько минут. Нужно позвонить в «Скорую помощь». И я должен выяснить, что с тем типом, которого мы сбили.
— Не оставляй меня, — повторила она.
— Я не оставляю тебя, — сказал он, — я вернусь через пару минут, Джекс. Обещаю. Просто… Постарайся успокоиться, хорошо?
Она услышала, как затрещал металл, когда он надавил на него своим весом. Как он зашипел от боли. Затем звук его шагов, когда он, прихрамывая, ушел в туман. Звук шагов становился все слабее и слабее, потом совсем затих. Она почувствовала, как на нее внезапной волной нахлынуло одиночество, грозящее перерасти в полную панику. Она делала глубокие вдохи и выдохи, пытаясь овладеть собой. Она говорила себе, что все будет хорошо, что Джо приведет помощь, и что вскоре они оба будут в больнице или дома, немного потрепанные и побитые, но в тепле и уюте, перед телевизором, с чашками горячего чая в руках.
Она не могла много увидеть из-за подушки. Только часть разбитого окна рядом с ее сидением и серый туман за ним. Клубки холодного, едкого дыма вплывали в окно.
Она как раз подумала о том, скоро ли придет Джо, кода ужасный, душераздирающий визг прорвался сквозь туман.
Этот ужасный звук не был похож на человеческий крик, но Джекки знала, что он вырывался из горла ее мужа. Она задрожала и заплакала, охваченная ледяным ужасом. Она пыталась сдвинуться с места, но в позвоночнике вспыхнула раскаленная боль, такая сильная, что она чуть не потеряла сознание.
Еще один вопль прорвался сквозь отголоски первого — высокая нота настоящей агонии. Джекки чувствовала, что ей одновременно жарко и холодно; ее накрыла волна абсолютной тошнотворной паники. Испуганная и беспомощная, она говорила себе, что это не может случиться с ними, не может, не может.
Она пыталась позвать мужа по имени, попросить о помощи, но не могла издать ни звука.
Даже тогда, когда услышала медленные шаркающие шаги, приближающиеся к машине.
Даже тогда, когда рука — кость с кусками оборванной плоти — просунулась сквозь окно.
Глава первая
— Ладно, парни, кто за то, чтобы повеселиться в Бухте?
Это сказал Стеффан. Тоби посмотрел на него, потом на раскрасневшиеся лица за столом из литого стекла. Он уже не в первый раз задумывался над тем, чувствует ли хоть кто-то из его новых друзей — если, конечно, они действительно были таковыми — такое же одиночество и… ну да, тоску по дому, как и он.
Как и другие студенты-первокурсники, Тоби жил в Кардиффе уже около четырех недель. Четыре недели вечеринок, пьянства и новых встреч. Но, несмотря на это, он все еще пытался избавиться от ощущения того, что он чужак, что не вписывается в компанию. Все остальные, казалось, быстро и легко вросли в студенческую жизнь, почему же он не может? Он никому бы не признался, что ужасно скучает по маме и папе, по своим приятелям и всему знакомому и близкому, что оставил в Лейкэстере. И по своей девушке Лаурен он тоже скучал, хоть их отношения и стали прохладнее, после того, как