юный Леопольд Моцарт мог чувствовать себя там по-настоящему свободным. К тому же пришло время, когда ему следовало позаботиться о своей карьере. Не настолько религиозный, чтобы стать священником (похоже, у него начисто отсутствовало пастырское призвание, хотя он всегда оставался хорошим католиком, исправно посещавшим церковь), он решительно противился изучению теологии. Юношу скорее тянуло к юриспруденции, которая больше отвечала его сухо-прагматичной, интеллектуальной, склонной к абстракции натуре, вступавшей в любопытное противоречие с приверженностью музыке. Если бы она не обещала ему успеха, он довольствовался бы карьерой юриста, против которой также ничего не имел. И Леопольд без сожаления расстался со своими наставниками. Поделив скудное отцовское наследство, он покинул братьев и сестер, крестного отца-каноника, вручившего ему немного денег и пообещавшего оплачивать его расходы во время обучения в университете, разумеется, при условии, что юноша всегда будет серьезным, вдумчивым и трудолюбивым, скромным и набожным.

Какой университет ему выбрать? Перед ним были открыты двери многих, по праву гордившихся своей отличной репутацией. И если он остановил свой выбор на зальцбургском, предпочтя его всем другим, то это, очевидно, потому, что монастырь Св. Ульриха был одним из тех бенедиктинских монастырей, который основал и частично содержал Зальцбургский университет, в нем, возможно, были друзья его крестного отца, но скорее его прельстило то, что Зальцбург уже в то время был тем, чем является и в наши дни: музыкальным раем. Многочисленные церкви, монастыри, аристократия и крупная буржуазия, в равной мере одержимые музыкой, величественный и просвещенный меценат в лице архиепископа — князя Церкви и хозяина города — все это делало Зальцбург местом, завораживавшим юного музыканта, которому не терпелось выбрать свой жизненный путь.

Едва обосновавшись в городе, он поспешил в университет, а потом долго бродил в восхищении по улицам этой столицы барокко и рококо, которая не могла не очаровать подростка из тесного, мрачного средневекового Аугсбурга. Выросший на берегу быстрой и бурной реки в окружении прекрасных гор и лесов, этот живописный и процветающий город обладал драгоценнейшими и разнообразными преимуществами перед другими. В духовном смысле это была столица, однако здесь текла простая патриархальная жизнь. Стоило сделать несколько шагов — и вы оказывались в чистом поле. На семи холмах — эрудит не преминул бы вспомнить холмы Рима— высились старая, средневековая крепость, тень от которой ложилась на исполненный радости город, и монастыри, чьи легкие колокола ежечасно наполняли пространство перекликающимся перезвоном. На радость своим подданным, страстным любителям музыки, князь-архиепископ заказал лучшему амстердамскому мастеру превосходный карийон, который в определенные часы изливал с крепостной стены на восхищенных горожан самые изысканные мелодии. Таким образом, музыка врывалась в уши обитателей Зальцбурга не только изо всех дверей и окон, но и лилась, казалось, с самого неба ангельскими голосами. Совершенно необыкновенная смесь изящества и глубины, легкости и серьезности уже тогда делала Зальцбург уникальным городом. Средневековые здания соседствовали с барочными церквами и дворцами в стиле рококо, и их непосредственное соседство не казалось ни нелепым, ни шокирующим. Со времени оккупации этой земли римлянами здесь, подобно геологическим пластам, наслаивались один на другой слои различных цивилизаций, но ни разу не была нарушена глубокая и таинственная гармония этого города. Все здесь соединялось, бесконечно радуя глаз и ум, в непостижимый ансамбль памятников, в который каждая эпоха внесла свой вклад в виде всего самого прекрасного и изящного, что только могла создать.

Князья-архиепископы, чьей гордостью было бесконечное украшение своей столицы, выказали здесь самый изощренный вкус. В городе шепотом рассказывали о том, что архиепископ Вольф Дитрих фон Райтенау, спешивший поднять епископальный город до уровня отличавшихся красотой и величием крупных барочных городов, повелел предать огню несколько кварталов, где гнездились в живописном беспорядке оскорблявшие глаз человека XVI столетия старые дома средневековой постройки. Благодаря этому дерзкому решению, эффективному и вполне нероновскому, были освобождены весьма обширные участки, на которых стали быстро возводить здания в самом современном стиле. Вольф Дитрих вытребовал планы собора Скамоцци, самого знаменитого из конкурентов Палладио, и выписал из Италии архитектора Сантино Солари, чтобы воплотить их в камне. Неукротимый поджигатель прожил, однако, не слишком долго и не дождался освящения собора: эту церемонию в 1628 году провел его преемник Парис Лодрон. Он повелел построить здания для университета, в которых сотней лет позднее должен был грызть гранит юридических наук Леопольд Моцарт. Маркус Ситтикус, приказавший построить в окрестностях Зальцбурга дивный замок Хеллбрунн, и Антон фон Гаррах, его преемник на архиепископском троне, состязались в роскоши, изысканности, образованности и величии. Антону фон Гарраху бессмертную славу принесли появившиеся при нем в столице самые прекрасные памятники.

Таким образом, в момент, когда в нем обосновался юный Леопольд Моцарт, Зальцбург считался одним из самых красивых барочных городов. Но ни созерцание произведений искусства, ни даже музыка не могли удовлетворить всех потребностей этого молодого человека, отличавшегося недюжинной любознательностью. Дабы иметь возможность самому оплачивать уроки музыки, поскольку крестный-каноник принял на себя только расходы по поступлению в университет, юноша поступил так, как практиковали многие бедные студенты: он стал слугой-музыкантом.

Я уже упомянул о том, что австрийская, немецкая и венгерская знать содержала домашние оркестры. И в России богатые аристократы часто содержали также оперные и драматические и даже кордебалетные труппы, но по экономическим соображениям, а также чтобы не слишком переполнять челядью свои городские дворцы и загородные замкну они нанимали домашнюю прислугу не только по профессиональным признакам, как обычно нанимают горничных, парикмахеров, поваров или кучеров, но с учетом их музыкальных способностей, которые тут: же проверяли, предлагая сыграть на каком-нибудь инструменте или что-нибудь спеть. Предпочитали нанять горничную, обладавшую приятным голосом, лакея, способного прилично вести партию в струнном или духовом квартете, что позволяло, не слишком расширяя штат слуг, побуждать простолюдинов к занятию музыкой и игре на каком-нибудь инструменте, так как это умение обеспечивало им привилегированное положение среди прислуги. В связи с этим я задаюсь вопросом: не потому ли в те времена очень значительная роль отводилась духовым инструментам — флейте, гобою, фаготу (правда, кларнет в Зальцбурге встречался очень редко), что музыканты-слуги охотнее играли именно на этих инструментах, по происхождению и традициям деревенских или пастушеских, тогда как у смычковых, щипковых (клавесин) или же клавишноударных (клавикорд) инструментов происхождение было ярко выражено городским и даже «буржуазным». [1]

Леопольд Моцарт играл на скрипке достаточно хорошо, чтобы без труда получить место такого слуги-музыканта, а именно камердинера, в доме графа Иоганна Баптиста фон Турн-унд-Таксиса, председателя соборного капитула. Ему же Леопольд посвятил свою первую печатную работу — Шесть сонат для двух скрипок и контрабаса, увидевшую свет в 1740 году. В этот