Мейкер, осознавший это, обычно переживал кризис. Кто-то терял голос, боясь произнести в эфире лишнее слово, чтобы, не дай бог, не «поломать мир»; кто-то чувствовал пьянящую власть и пытался оседлать неназываемые силы, подбрасывая им важную, с его точки зрения, информацию, формулируя запросы на «счастье для всех, даром», а в результате «терял уши». Так на профессиональном жаргоне называлась ситуация, когда мейкера переставали слушать обычные люди. По большому счёту, он утрачивал чутьё, и если из кризиса молчания был выход, то этот демиургический кризис обычно заканчивался профнепригодностью. Джереми любил повторять: будьте органичными, как котики. Котики всегда уместны, естественны, идеальны. Они знают больше, чем понимают, и способны изменить многое из того, что выше их разумения. Но сила и добродетель котиков в том, что они этого не желают – живут, гармонизируя пространство, правят людьми, не питая ни малейших амбиций. Будьте котиками, и мир склонится перед вами, правда, вы этого не заметите.
Дора пережила первый, щадящий вариант кризиса, когда поначалу отказалась от импровизации в эфире, записывала заранее каждое слово и потом нервно сверялась со шпаргалкой. Джереми ждал, позволяя через это пройти: её провальные монологи на самом деле не транслировались. В течение нескольких недель Дора разговаривала сама с собой, а потом её как-то отпустило, она прикрыла глаза и запела, как прежде. Дора так и не узнала, что какое-то время вместо неё на аудиторию работал дублёр, хотя потом не раз наблюдала, как Джереми проделывает этот трюк с другими. Но будь ты хоть тысячу раз оракулом, Кассандрой, «проводником» или как это ещё назвать, о себе никогда ничего толком не понимаешь.
В остальном её жизнь ничем не отличалась от существования обычной женщины средних лет, с учётом особенностей их постапокалиптической эпохи, то есть была хоть и странной, но довольно насыщенной.
Ещё в допотопные времена культ молодости, характерный для начала века, сменился культом зрелости. Общество неуклонно старело, ленясь размножаться, продолжительность жизни увеличилась, и средний возраст американца приблизился к сорока. Первыми на эти изменения среагировали, как ни странно, глянец, индустрия моды и развлечений, и лишь затем подтянулись остальные отрасли. Когда оказалось, что эталонному платёжеспособному покупателю уже не двадцать пять и даже не тридцать, масс-медиа стали быстро меняться сообразно вкусам клиента. Дора ещё помнила, как это начиналось. Сначала из журналов исчезли худышки подросткового типа, сменившись на женщин в теле. Никто не хотел злить потенциальную читательницу, которая, просидев полжизни на диете, устала держать девичью форму и уже хочет расслабиться. И внезапно глянцевой диве стало можно иметь бока со складками, ляжки с намёком на целлюлит и внушительную задницу. А там и до морщин рукой подать! Сколько можно любоваться отфотошопленными личиками, пугаясь потом собственного отражения в зеркале? И гонорары пятидесятилетних манекенщиц, уже было ушедших в тираж, взлетели до небес. Всем стало интересно наблюдать, как стареют давно знакомые Адриана, Наталья и Бьянка, а восхождение новеньких «звёздочек» уже не казалось волнующим. Над ботоксными и силиконовыми куклами всё больше смеялись, и косметические фирмы потихоньку заменяли в своих слоганах слова «юность» и «свежесть» на «индивидуальность» и «здоровье». «Красота», впрочем, никуда не делась, но комплекс характеристик, составляющих это понятие, постепенно изменился. Возрастных моделей теперь политкорректно и уважительно называли «женщины с лицом», намекая, что девчонки-то безликие и бесхарактерные. Молодость аккуратно выводили из моды, населяя глянцевые страницы «товарами для здоровья».
Параллельно с визуальным рядом менялись и стандарты отношений. Пожилой бизнесмен, появившийся в обществе с юной девой, при условии, что это не его дочь, рассматривался как человек, не способный создавать и поддерживать серьёзные отношения с ровесницами, падкий на лёгкую добычу и продажную любовь. Молоденьких любовниц всё чаще прятали, и даже для эскорта начали нанимать эффектных женщин средних лет. Чиновники демонстративно женились на состоявшихся журналистках, художницах, адвокатках и режиссёрках (феминитивы уже прочно завладели умами), демонстрируя интерес к интеллекту, а не только к телу – «трофейные жёны» могли всерьёз осложнить карьеру и превратить политика в посмешище. Высший шик – супруга на десять-пятнадцать лет старше, такая добавляла баллы к любой репутации. Естественная человеческая тяга к свежей плоти никуда не делась, но перешла в разряд полупристойных желаний. Социологи пожимали плечами: а что такого? Сначала мужчинам запретили спать с двенадцатилетними девочками, потом с шестнадцатилетними, и теперь это никого не удивляет. Тенденция не угасает, и уже двадцатилетние партнёрши считаются неприличными, двадцатипятилетние немного смешны, и лишь тридцатилетние находятся на грани «престижного потребления».
На рынке труда юношей и девушек предпочитали задействовать в сфере услуг, не допуская в серьёзный бизнес. Учись, служи в армии, бегай курьером и официантом, развлекай пожилых дам и джентльменов, и лишь после тридцатника тебя, может быть, привлекут к настоящему делу. Стажёром для начала.
Гормональный фон общества снизился, и в моду вместо страсти вошли любовь-дружба, взаимопонимание и духовная близость. Впрочем, рынок стимуляторов взлетел до небес, но препараты для повышения либидо пока рекламировали только на последних страницах журналов.
Потоп чуть освежил ситуацию, в стрессовый период популяция снова потребовала горячей крови, но всё же молодость окончательно перестала быть фетишем, и женщины почти полностью утратили страх перед старостью. Страх смерти, правда, никуда не делся.
В этих условиях зрелость Доры протекала достаточно уютно. Эмомейкеры не афишировали своих занятий, их даже не узнавали по голосам, идущим в эфир с небольшой обработкой, так что звёздами они не были. Для большинства Дора оставалась привлекательной дамой, свободной и обеспеченной, с необременительной работой и лёгким нравом. Среднего роста, но довольно худая, так что казалась высокой, узкое лицо обрамляли почти натуральные пепельные локоны, глаза светлые, но не голубые, а какие-то песочно-серые. Она почти всегда выглядела уверенной и спокойной, если бы не лёгкая нервность нижней части лица, небольшой тик, накатывающий изредка: тогда левый уголок рта чуть сползал вниз и пульсировал. Эту дрожь чувствовала только она, а собеседник замечал странную кривоватую улыбку, которую Дора непроизвольно пыталась прикрыть рукой. Случалось это крайне редко и без видимых причин. Например, однажды, когда она вошла в комнату и увидела любовника, рассматривающего её телефон. Он тут же отложил мобильник, экран не светился и вообще был запаролен, но Дора тогда минут пятнадцать пыталась унять лицо. Позже бедный парень никак не мог